Глава 15. О том, как Марина начала вспоминать, о сильной Ирине, об Алине, её маме и о хрусте битого стекла
- Я оробела, как старая деревенская мышь, оказавшаяся в Кремле, Георгиевском зале, - в лукавой тишине комнаты вслух сказала растерянная Марина.
И это было правдой. Она бродила по квартире и не могла справиться с чувством растерянности и страха. Все её детские мечты, приключения, радости и горести - всё оказалось правдой. Кристальной и чистой правдой… пугающей её сейчас до дрожи в коленях. Всё валилось из рук. Она ловила себя на том, что ожидает чего-то из ряда вон выходящего. Причём немедленно, вот-вот! Взлетят и запорхают в воздухе книги, ложки и вилки замаршируют по кухне, польётся вино из рожков люстры, распахнётся дверь и в прихожую протиснется грозно рыкающий алмасты со срочным донесением…
Это было интересно. Нет, правда, это было замечательно! Просто здорово! Но что сейчас делать с обрушившимся на неё пониманием? Расправить рукава домашнего халата и попытаться привлечь магию? Топнуть ножкой и призвать слуг? Открыть дверь стенного шкафа и протиснуться мимо висящей одежды прямиком в Нарнию? Смешно сказать, она с опаской открывала двери, готовая, - видит Бог! - абсолютно готовая к тому, что вот-вот в глаза ей ударят алые и золотые блики тронного зала. За спиной постоянно чудились смеющиеся рожицы, а любой звук с улицы воспринимался, как начало жутковатых приключений.
- Успокойся, дорогая, - пробормотала Марина, битый час протоптавшись в комнате сестёр, где всё ещё серьёзно и бестолково смотрели на неё игрушки. - Хватит дёргаться.
Действительно, если разобраться, то она ещё и кофе не пила, и душ не принимала. И вообще, осознание ошеломляющей правды не освобождает принцессу Марину от необходимости держать себя в порядке. Марина вздохнула и решительно сняла с плиты засвистевший чайник. Чашка горячего сладкого кофе немного успокоила её. Стараясь не оглядываться поминутно на каждый примерещившийся шорох, Марина набрала полную ванну воды, насыпала в неё внушительную порцию ароматной соли и погрузилась в ласковую теплую 'лагуну', как в детстве называли ванну сёстры.
Лежать в ароматических объятиях - действие расслабляющее… да только не сегодня. Словно какие-то тайные забытые пружинки распрямлялись внутри Марины. Щёлк! - развернулась очередная маленькая стальная струна - и отчетливо вспомнилось, как движением рук отстранить от себя чары и заклятия входа в сокровищницу. Щёлк - и ещё один крохотный паззл уверенно встаёт на место - и остаётся только удивляться самой себе: как это я не помнила об этом раньше? Словно начинал работать волшебный и невообразимо сложный механизм - вдруг запускалось весёлое мельтешение неутомимых зубчатых колёсиков и тоненьких балансиров. В рубиновых гнёздах впервые за долгие годы поворачивались игольные окончания оживших осей. Загорались золотые блики на давно уснувших крохотных регулирующих винтиках.
Это было пугающим, непривычным чувством… но, положа руку на сердце, это было прекрасно!
И лишь одно по-настоящему тревожило Марину, тёмным неопределённым пятном закрывая начинающие оживать воспоминания. Часть этих волшебных часиков её памяти продолжали оставаться во тьме. Туда не доносился дробный перестук зубчиков, не горели алые и золотые огоньки. Там было темно и жутко… и лишь иногда слышался злобный хруст битого стекла.
Самым удивительным для сестёр было то, что всё во дворе было таким же, как и раньше. Всё те же старушки сидели на скамейках, обмахиваясь платочками и поддернув свои ужасные тёмные юбки, 'чтобы суставы на солнышке погрелись'. Знакомо и лениво посвистывали далёкие маневровые паровозы. Как и прежде томными горловыми звуками переговаривались откормленные голуби. И привычно расчерчивали инверсионными следами голубое пронзительное небо тоненькие серебряные иголочки реактивных самолётов.
Нет, товарищи, подождите… а как же Алина? Как же теперь без неё? Ведь на свете появилось столько интересного, интереснейшего и сверхнеобычного! Того, чего раньше совсем-совсем не было!
Ведь большой угол двора, где разрослись в этом году могучие лопухи, совсем зарос странной паутиной! А на чердаке какие-то приезжие дяденьки соорудили непонятную конструкцию для возведения высокой телевизионной антенны! А Тишка сегодня вывела из будки щенят на прогулку, впервые за чёртову уйму времени! А в кинотеатре 'Маяковский' показывают новое кино про войну!
Вы понимаете?!
Нет, - чёрт бы вас всех побрал! - понимаете вы или нет, что мир с каждой минутой приближается к марсианским городам и полётам к Юпитеру? Что каждая секунда сгорает лишь затем, чтобы приблизить момент запуска в производство первых антигравитационных поясов? Что прожитый день, каким бы хорошим он ни был, не жаль лишь потому, что он ровно на двадцать четыре часа приблизил нас к достижению ракетами скорости света и окончательному - практическому - подтверждению парадокса близнецов Эйнштейна!
И если сегодня разверзнутся небеса и оттуда спустятся к нам Дар Ветер и все остальные герои 'Туманности Андромеды', то они так и не увидят маленькую Алинку. И Алинка никогда не увидит их!
- Мы должны пойти к Алинкиной маме, - блестя сухими глазами, сказала Иринка.
Внезапно Марина поняла то, что всегда неосознанно привлекало людей к Ирине. Когда эта девчонка, её сестра, шла по улице, от неё исходил свет. Можете смеяться, можете крутить головой, но это было. Это было именно так! Часть этого света падала и на Маринку - и любой прохожий видел, что вокруг сестёр расцветали все краски мира. И становилось светлее и радостнее на душе… даже у самых печальных людей. Как-то отец, сам того не подозревая, дал точную характеристику Ирине: солнечная. А солнце может быть и жестоким, и ласковым, и холодным - в зависимости от того, на кого оно проливает свой свет.
В своей жизни Марина только несколько раз видела таких людей - дарящих надежду, преобразующих собою мир… пусть даже просто проходя мимо.
И когда это случалось, в глубине сердца снова рождалась вера в то, что тьма, как бы она ни была черна, всё равно уйдёт. Вера в то, что красота, молодость, энергия, любовь - это сила. Та самая сила, что вращает эти чёртовы ржавые колёса вселенной, что она и есть единственное, что есть на земле, ибо всё остальное - от Грызмага.
Вы только посмотрите, как Иринка выстукивает каблучками своих школьных туфель по утреннему асфальту - Иринка, напряженная, как струна, пылающая холодным огнём, обжигающая, как льдинка на жутком морозе. Дворник Махометджан оглядывается, утирая пот со лба. Несмотря на утреннее солнце, ему кажется, что мимо пронеслось ледяное нечто, разбрызгивая ослепительные блики жаркого пламени. 'Шайтан-девка!' - бормочет он, ощущая мимолетное смутное сожаление от того, что его старший сын Камиль ещё достаточно мал и глуп. Если бы Махометжану было сейчас пятнадцать лет, он бы бросил всё и растопил бы сердце гордой красавицы! Он пел бы под её окнами, дарил бы ей букеты цветов, он пришёл бы в школу N32 и слёзно просил бы преподавателей о подготовке его к вступительным экзаменам в техникум. Только для того, чтобы однажды прийти к Ирине и сказать ей о том, что он закончил образование и просит Ирину стать его женой… о том, что он достоин её.
И давно уже стих стук Иринкиных каблуков, а Махомеджан всё ещё улыбается, машинально отвечая на утренние приветствия жильцов дома, мерно взмахивая разлохмаченной казенной метлой. А потом он решает, что по вечерам вполне может управляться и без помощи сына… а Камиль пусть идёт в авиамодельный кружок, куда просится уже полгода. 'Пусть занимается, - сам того не замечая, шепчет по- татарски Мохамеджан и вместе с ним расцветает улыбкой каждая морщинка его рано постаревшего лица, - молодым надо идти дальше'. Именно это он скажет вечером жене… и Камиль побежит во двор, охваченный пьянящей волной радости, и позвонит из автомата на углу Маринке и Ирине. Он считает, что делает это для того, чтобы похвастать… но сейчас взрослая и умудрённая жизнью Марина понимает - поблагодарить.
Вот и Алинкина мама, открыв после долгого стука дверь, вдруг тушуется, пряча глаза. И даже стойкий водочный дух от неё вдруг теряет резкость. А бубнящие в комнате голоса осекаются.
- Мы пришли, чтобы сказать вам - мы не забудем Алину, - твёрдо говорит Иринка.
И Марина, уже взрослая, совсем-совсем взрослая, вполне состоявшаяся женщина 'бальзаковского возраста' вытянувшаяся в старой огромной ванной, вдруг резко садится, поднимая пенную волну, выплеснувшуюся через борт. Она обхватывает руками колени и прижимается к ним лбом, как от нестерпимой боли - воспоминания! Они обваливаются на женщину, как огромные гранитные валы! Они
