люди ничего не получили. Поэтому, может быть, осторожнее подойти и к оценкам итогов, и к срокам выполнения наших заданий - 2-3 года.
Революции в деятельности партии за два года не сделаем. И окажемся с поникшим авторитетом партии.
Призываем принимать все больше документов и все больше принижаем их значение. Одно за другим. это уже неверие вызывает. .Сколько насоздавали институтов в одной только Москве! Было 1040, стало 1080.
Самый доверительный и самый откровенный разговор нужен. Он назрел на душе и в сердце.
Уроки за 70 лет тяжелые, тяжелые поражения. И они ведь складывались постепенно. Ибо не было коллективности в руководстве. Власть в Политбюро, как и вообще в партийных комитетах, была в одних руках. И один человек был огражден от всякой критики. У нас нет сейчас в Политбюро такой обстановки, но наблюдается рост славословия со стороны некоторых членов Политбюро в адрес Генсека. Сейчас, когда закладываются демократические формы товарищества, это недопустимо. Увлекаемся мы в эту сторону. И это может стать опять нормой. Не привело еще к недопустимым перекосам, но первые штришки уже есть. И надо предотвратить такую тенденцию.
Видимо, у меня не получается работа в составе Политбюро по разным причинам: и опыта нет, и другое. И отсутствует поддержка, особенно со стороны товарища Лигачева.
Я ставлю вопрос об освобождении меня от кандидатства в члены Политбюро. А что касается поста первого секретаря МГК, пусть пленум МГК решает.
Лигачев. Над своей работой надо каждому подумать. И улучшать ее... Все мы учимся... в сложных условиях, которые требуют колоссального напряжения. Отдаю всего себя без остатка. Так меня воспитала партия - работать так, чтобы лучше использована была воля ЦК, воля партии.
Я категорически отрицаю, будто Секретариат приставил к Ельцину людей, чтобы собирать негативные факты. Это противоречит моим взглядам. Я тоже работал сначала не в Москве... как и вы.
Щербицкий. Егор Кузьмич, вопрос глубже стоит, не о вас лично...
Лигачев. Ельцин на Урале работал. И с сибиряками у него отношения были обычные, как у обкома с обкомом. Я предложил его выдвинуть, пригласить в Москву... Но от этого мои требования, как члена Секретариата, к нему не должны снижаться.
В заседаниях Секретариата Ельцин фактически не принимает участия, не выступает даже по крупным вопросам. Даже - когда дело касается Москвы. Видимо, накапливал «материал», чтобы вывалить его здесь.
Славословие в Политбюро! Я к таким не принадлежу. У меня с товарищем Горбачевым честные партийные отношения.
Принципиально неправильно, что сначала народ был за перестройку, а теперь нет.
Как член ЦК я чувствую душой: народ нас поддерживает. А раз так - мы не закопаем перестройку, что бы ни произошло.
Разве так можно говорить о нынешнем Политбюро? Разве мы только и говорим там, какой Горбачев хороший? Всякое бывает на заседаниях. Но всегда - деловой разговор. Вопросы на Политбюро - это вопросы жизни страны. Перед июньским Пленумом два месяца Политбюро занималось подготовкой. Каждую неделю я докладывал, как идет дело.
Пришел в Политбюро Ельцин. Это была беда. На Секретариате старались действовать, извлекая уроки и из далекого, и не из далекого прошлого. Так действовало и Политбюро. Я официально заявляю это здесь, перед Пленумом. Вместе с тем Секретариат, Политбюро открыты для критики. Но центр работы переносим на дело, на практику. Особенно это касается Секретариата. И повышаем требовательность. Раз приняли решение, должны действовать слитно. Надо исправлять что-то - будем исправлять и поправлять. Но мне неизвестно, чтобы унижали человеческое достоинство, оглупляли человека на Секретариате или на Политбюро.
Ты заявляешь, что реально народ ничего не получил. Это безответственно. И нужно это осудить. Мы имеем новую атмосферу в стране. Мы всколыхнули страну. Но этого не видит кандидат в члены Политбюро. Я думаю, что он знает, как на самом деле. Но он хотел навязать свою негативную линию. Это уже не первая попытка с его стороны - навязать свои оценки с левацких позиций. Он хотел бы нас так столкнуть, чтобы мы нагородили такого же, как Хрущев.
Ему много не надо, чтобы заявлять, что все плохо. А вот увидеть, как Ленин в свое время в железнодорожном депо на одном факте увидел перспективу и политику, гораздо труднее.
Огромное наше завоевание - новая атмосфера в стране и новая политика. Будут коррективы, но в главном она правильна: прибавка в питании пошла, зарплату немножко подняли, по жилью увеличиваем. Это при всех наших трудностях. Разве Ельцин этого не знает?
Почему он провоцирует членов ЦК, заявляя им, что они не знают положения дел? И на июньском Пленуме он этим занимался, провоцировал. Но его не поддержали, и правильно не поддержали. Товарищ Ельцин обнаруживает свою политическую и теоретическую беспомощность. Вот он говорит о перестройке: то мы спешим, то медлим. Срок на 2-3 года мы никогда не определяли - ни на Съезде, ни потом. И программу за пределы 2000 года не приписывайте нам. Мы знаем, за что голосовали на Съезде.
На Секретариате идет разговор между товарищами по общему делу. Мы искали истину. Работа Политбюро - это работа и на сегодняшний, и на завтрашний день. Только так можно политикой руководить. А об отношении к Генсеку? Как у Ельцина повернулся язык так говорить?
Да, мы все уважаем Михаила Сергеевича. Я рад и счастлив, что работаю с ним. И получаем постоянную поддержку и помощь - и словом, и делом со стороны Горбачева. Я работаю давно в Секретариате и считаю, что Секретариат ведет правильную линию. Учимся? Да, учимся.
Борис Николаевич, главная ошибка Секретариата - это то, что он вас поддержал во всем, что вы делали в Москве.
Почему так произошло с Ельциным? Мы знали его по Свердловской области. И то, что произошло сегодня - не случайно. Это не надрыв или просто обида. Ты постепенно подходил к этому. Как только ты пришел в МГК, ты начал увлекаться политическим нигилизмом. Нравится, что за границей его начали цитировать. И вот он задумал новое течение, стал дистанцироваться от Политбюро. Так развивались амбиции.
