хвастается своими фантастическими действиями, рекомендует подражать своему образу жизни без обычной христианской скромности, самыми злыми и грубыми словами ругает отдельные христианские общины, выдвигает совершенно различные с богословской точки зрения тезисы, и даже утверждает, что он якобы избежал растерзания львами на римской арене. Сверх того, не только сомневающийся христианин задался бы вопросом, как все же обстоит дело с подлинностью знаменитого послания к римлянам, если его автор незадолго до своего посещения Рима пишет одно из самых длинных писем во всей античной литературе, хотя знает, что ему скоро представится случай лично встретиться в Риме с «христианской общиной», и он пишет это письмо даже с ретроспективным взглядом на разрушение Иерусалима в 70 году, тогда как он сам к моменту этого разрушения уже десять лет как должен был бы быть мертв! Также хотелось бы спросить: Как в этот временной отрезок «вписывается» изгнание из Рима евреев и «христиан» императором Клавдием в 49 году н.э.?
Наконец, следует задать еще один вопрос: Почему ранне-христианская литература на протяжении более одного столетия молчит не только о претензиях Павла на божественный авторитет, но также и обо всей его апостольской деятельности? Даже у таких знаменитых античных авторов как Плутарх (умер в 120 году), Павсаний (умер прибл. в 190 году), Авл Геллий (умер прибл. в 170 году) и Лукиан (умер в 180 году) нет ни слова о «народном апостоле Савле/Павле». Решение загадки таково: все тринадцать посланий – фальшивки, написанные только в середине второго века от Рождества Христова. Теперь это единственная подтвержденная фактами историческая правда. Уже упоминавшегося теолога Германа Детеринга следует поблагодарить за то, что он в своей книге «Фальшивый Павел» привел и обработал неопровержимые документы. С убедительной логикой и научной точностью он подтверждает, что тот же Маркион, которого «римско-католическая христианская община» отлучила от церкви в 144 году, и он после этого основал собственную церковь, которая продержалась до шестого века нашей эры, прежде всего, в восточном Средиземноморье, с вероятностью, граничащей с полной достоверностью, как раз и был автором якобы написанных Савлом/Павлом писем. Разоблачение посланий Павла как подлога имеет в этом отношении еще одно значение, так как вследствие этого разоблачения самый поздний «святой документ» из двадцати семи отдельных письменных сочинений Нового Завета теряет право на непосредственное или косвенное апостольское авторство. Ведь речь идет, все же, о том же апостольском авторстве, которое первоначально было основной предпосылкой для их включения в письменный канон Нового Завета.
Христианство без собственной идентичности.
Из-за многочисленных неизбежных противоречий между Новым Заветом или «христианской Библией» и «еврейской Библией» существует непреодолимая пропасть, формальное преодоление которой в столь же малой степени может быть устранено идеологически-диалектическим логическим обоснованием, как и содержательная несовместимость «Иеговы» и «его единородного сына» Иешуа бар Йосефа, названного «Иисусом Христом»: здесь жестокий еврейский «бог Иегова», там нееврейское «воплощение Христа»! Хотя «спасение» было центральным понятием в иудаизме того времени, но ни одному верующему еврею и в голову не пришло бы совершенно неиудейское понимание, что бог «Иегова» позволил бы убить своего единственного сына на кресте как преступника. Также и утверждение, что Ветхий Завет был якобы чем-то вроде первой ступени христианства, совершенно ошибочно. Так как, то «что является христианским, никак нельзя усмотреть в Ветхом Завете», как говорит, например, также известный исследователь раннего христианства Aдольф фон Харнак. Кроме того, существует и вторая непреодолимая пропасть, а именно – между Иисусом Евангелия и Христом, провозгласившим церковь. Эту религиозно-духовную расселину Иоханнес Леман описывает такими словами: «Если церковь и теология действительно имели в виду исторического Иисуса, то они должны были бы больше говорить о Боге и меньше о раввине И.. Вместо этого они «провозглашают» затемненного и искаженного, возникшего в истории и традиции «Христа», в котором раввин И. вообще не узнал бы себя или узнал бы с удивлением или с ужасом. Они говорят о Спасителе и о Воскрешенном; они называют его сыном Бога, который несет наши прегрешения; посредником, миротворцем и господом; еще сегодня они признают в своем символе веры, что он был рожден непорочной женщиной и вознесся на небеса, сев там одесную Бога – и ни в одном этом слове раввин И. не узнал бы себя и не сказал бы: – Да, это я».
Предположение, что евангелисты с рождения стилизовали рабби Иешуа в образ сверхъестественной личности с парадоксальной двойной функцией как «иудейского мессии» и как «нееврейского, греческого Христа», нашло современное подтверждение, когда в «Унифицированном переводе Священного писания» 1980 года известные слова «ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета» (Матф. 26,28) приводится в сокращенной форме как «сие есть Кровь Завета». Комиссия переводчиков, состоящая из богословов и лингвистов под духовным наблюдением епископов (по-гречески: «смотрители») обеих церквей или конфессий, при передаче этого места в тексте Нового Завета очевидно ссылалась на еврейскую Библию (Вторая книга Моисея. Исход, 24,8), где сказано: «И взял Моисей крови (после жертвы всесожжения) и окропил народ, говоря: вот кровь завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих».
Без сомнения, Иисус со своими «двенадцатью апостолами» говорил по-еврейски или по-арамейски, но уж точно не на греческом языке, языке оригинала Евангелий. Как часто бывает, здесь возникает неразрешимая проблема. У трех евангелистов Матфея, Луки и Марка единогласно именно по «подстрочному переводу» дословно речь идет о «aima mou tes diathexes», что означает «моя кровь» или «кровь моя» «Завета». Передача этого вероятно самого важного высказывания Иисуса без слова «мой» может быть только целенаправленной подделкой и не допускает по этой причине никакой другой интерпретации кроме той, что Иисусу как Христу [!] по поводу учреждения «причастия» на Святой вечере впоследствии будет приписана мысль, которая пришла в голову не ему и была высказана не им, а основателем религии иудеев Моисеем примерно за 1200 лет до него. Таким образом, сама церковь, опустила своего «Христа» до уровня кого-то вроде помощника Моисея и, тем самым, предала его. Едва ли можно найти более отчетливое выражение даже сегодня еще очевидно желаемого (религиозного) соединения «Нового Завета» с «Законом Моисеевым». Или же все ответственные за перевод епископы не доверяют сообщениям трех синоптических Евангелий?
От религиозной веры к политической власти.
Чрезвычайно длинный период в три века, то есть, от распятия рабби Иисуса до собора в Никее в 325 году, потребовался для построения догматического символа веры, что свидетельствует не только о горячих богословских дискуссиях, да, даже о спорах внутри «христианской секты»; и духовная борьба, несомненно, продлилась бы еще дольше, если бы император Константин в самом буквальном смысле не водрузил бы корону на подделку «раннего христианства», подняв тем самым «христианскую секту» на уровень государственной религии.
Как могло дойти до этой уникальной в мировой истории связи, даже сцепления государства и «религии», так что историки, и не только они, на протяжении веков вынуждены были говорить о
