Пастух предпочитает игру в карты игре в мяч: он и без того достаточно набегался за коровами. Маленький продавец газет и мальчик на побегушках только в начале своей служебной карьеры бегают охотно, но быстро выучиваются дозировать свои силы, раскладывая их на целый лень. Ребенок, вынужденный нянчить младенца. Не играет с куклой, напротив, он всячески убегает от ненужной обязанности.
Что же, значит, ребенок не любит работать? Работа ребенка бедных родителей имеет утилитарное, а не воспитательное значение, ни его силы, ни его индивидуальные черты и наклонности при этом во внимание не принимаются. Было бы смешно приводить в качестве положительного примера жизнь детей бедняков: в этой жизни тоже хватает своей скуки, зимняя скука тесной избы сменяется летней скукой двора или придорожной канавы, просто она приобретает другую форму, видоизменяется. Ни бедные родители, ни обеспеченные не в состоянии заполнить день ребенка так, чтобы череда его дней, выстраиваясь в логической взаимосвязи, от вчера через сегодня к завтра, составляла многокрасочное содержание жизни.
Многие детские игры на самом деле есть работа.
Когда они вчетвером строят шалаш, копают куском железа, стекла, гвоздем, вбивают столбики, связывают их, покрывают крышей из веток, выстилают внутри мхом, работая молча, напряженно или лениво, не всегда совершенствуя, развивая дальнейшие планы, делясь результатами наблюдений — это не игра — это работа, пусть без достаточного навыка, несовершенными орудиями, с недостаточными материалами и потому малоэффективная и невыразительная по результатам, но зато организованная так, что каждый вкладывает в нее столько, сколько может, в зависимости от возраста, силы, умения.
Если детская комната, вопреки категорическим нашим запретам и внушениям, так часто превращается в мастерскую и склад хлама, то есть строительного материала для планируемых работ, то стоит подумать: не в этом ли направлении следует направить свои поиски?
Может, для комнаты маленького ребенка нужен не линолеум, а куча желтого песка, большая вязанка деревяшек и деревянная тачка с камнями?
Может, доска, пила, картон, фунт гвоздей, молоток, токарный инструмент были бы более желанными подарками, чем игрушки, а профессионал, обучающий ремеслу, — полезнее, чем учитель гимнастики?
Но тогда из детской пришлось бы удалить больничную тишину, больничную чистоту, благопристойность, покой и ужас перед царапиной на пальце.
Умные родители с неприязненным чувством велят: «Играй!» — и с болью слышат в ответ: «Все только играй да играй». А чем же им заниматься, раз у них нет своего дела?
Многое изменилось, к играм и развлечениям сейчас не относятся со снисходительной терпимостью, они вошли в школьные программы, все громче требуют для них территории. Изменения ежечасны, за НИМИ НЕ поспевает психика среднего отца семейства и воспитателя.
76
Вопреки всему вышесказанному, есть и такие дети, которым не докучает одиночество и которые не ощущают потребности в деятельности. Этих тихих детей, которых чужие матери ставят в пример своим детям, «не слышно в доме». Они не скучают, они сами отыскивают игру, которую по приказанию взрослых начинают, по приказанию же — послушно прерывают. Эти дети пассивные, они хотят немногого и вяло, поэтому легко подчиняются, иллюзии заслоняют для них действительность, тем более что этого добиваются сами взрослые.
В коллективе они теряются, не могут себя найти, страдают от жестокого равнодушия, не поспевают за его неровным ритмом. Вместо того чтобы понять, матери и здесь жаждут переделать, силой навязать то, что лишь неспешно и осторожно можно выработать в постоянном усилии на пути, усеянном опытом множества неудач, несостоявшихся попыток и болезненных унижений. Всякий бездумный приказ только ухудшает положение вещей. Слова «иди поиграй с детьми» наносят ему не меньший вред, чем «хватит тебе играть с ними».
А как легко узнать его в коллективе детей, если только уметь смотреть!
Вот пример: дети в саду ведут хоровод. Несколько десятков детей поют, держась за руки, а двое в центре играют главную роль.
Ну ступай же, поиграй с ними!
Она не хочет, потому что не знает этой игры, не знает детей, потому что, когда однажды попробовала принять участие в детской игре, ей сказали:
«Нас и так уже слишком много», или:
«Ну и недотепа». Может, завтра или через неделю она решится, попробует снова. Но мать не желает ждать, она освобождает для нее место, вталкивает се в круг. Робкая, девочка неохотно берет за руки соседей, мечтая об одном чтоб се никто не заметил. Так и будет она стоять, может, понемногу заинтересуется, может, сделает первый шаг на пути к примирению с новой для нее жизнью коллектива. Но мать совершает новую бестактность: жаждет расшевелить ее посредством более активного участия в игре.
— Девочки, почему у вас в центре все время одни и те же? Вот эта еще не была, выберите ее.
Одна из ведущих отказывается, две другие подчиняются, но без охоты.
Бедная дебютантка в недоброжелательном коллективе.
Эта сцена завершилась слезами ребенка, гневом матери, замешательством участников хоровода.
77
Хоровод в саду как практическое упражнение для воспитателя: число зафиксированных моментов. Общее наблюдение (за всеми детьми, принимающими участие в игре), индивидуальное (за одним, произвольно выбранным ребенком).
Инициатива, начало, расцвет и распад хоровода. Кто подает идею, организует, ведет, а кто выходит из игры по решению общего собрания? Одни дети выбирают соседей, другие берут за руки двух случайно оказавшихся рядом. Одни охотно разлучаются, чтобы дать место новым участникам, другие протестуют. Одни часто меняют место, другие все время остаются на одном и том же. Одни в паузах ждут терпеливо, другие теряют терпение, подгоняют: «Ну, начинайте же!» Одни стоят неподвижно, другие переступают с ноги на ногу, жестикулируют, громко смеются. Одни зевают, но не уходят, другие уходят — либо потому, что их не интересует игра, либо потому, что их кто-то обидел. Одни настойчиво требуют главной роли, другие довольствуются положением рядовых участников. Мать хочет подключить к игре малыша — один возражает: «Нет, он слишком маленький», — другой отвечает: «Что он тебе, мешает, пускай стоит».
Если бы игрой руководил взрослый, он ввел бы очередность, справедливое — на его взгляд — распределение ролей и, уверенный, что помогает, внес бы в игру принуждение. Двое, почти все время одни и те же, бегают (кошка и мышка), играют (волчок), выбирают (садовник), остальные, верно, скучают? Один глядит, другой слушает, третий поет шепотом, вполголоса, громко, четвертому вроде бы и хочется принять участие в игре, но он как-то все не решается, сердце от волнения как сумасшедшее колотится. А десятилетний лидер-психолог быстро оценивает ситуацию, овладевает ею, верховодит.
В любом коллективном действии, а следовательно, и в игре, делая одно и то же, они отличаются хотя бы в самой мелкой детали.
И мы понимаем, каков он в жизни, среди людей, в действии, каков на него «спрос на рынке», что он впитывает, что может, как» ценят его окружающие, какова степень его самостоятельности, его стойкость по отношению к массе. Из интимного разговора мы узнаем, чего1 о он хочет, из наблюдения в коллективе на что способен; там узнаем, каково его отношение к людям, здесь увидим скрытые мотивы его отношения. Если мы видим ребенка только в одиночестве, мы узнаем его лишь с одной стороны.
