Я не скрывал своего отношения к болезненному пристрастию генсека-президента много писать и говорить.
По этому поводу с ним был не один разговор. Еще в 1988 году в вечерние часы, когда Горбачев был расположен к душеспасительным беседам и можно было затронуть разные темы, я сказал, что очень боюсь девальвации слов. Наговорено за два-три года слишком много. Некогда покупаемые «нарасхват» его книги с выступлениями теперь начали залеживаться на складах, выцветали в витринах магазинов, не находя распространения. Нужно быть экономным на слова и говорить их только тогда, когда есть новые мысли, рассуждал я. Но это его только обижало. Чрезмерное количество речей, кстати, было очень частой темой и в наших беседах с некоторыми членами Политбюро ЦК, которые также считали, что только скупость в словах и щедрость в делах могут избавить генсека от насмешек.
Иногда, приезжая в Волынское, где не разгибая спины писали многие мои товарищи, я видел их неуверенность и обеспокоенность происходящим. Бригады консультантов ЦК, привлеченные работники из различных институтов для подготовки очередной речи или доклада М. С. Горбачева, не были, как прежде, полны энтузиазма по реализации той или иной идеи, заложенной в текст генсека-президента. Да и идеи были одна худосочнее другой. Среди Спичрайтеров» царила какая-то растерянность. Иногда мы обсуждали те или иные вопросы, просто говорили о сложностях, появившихся в деятельности партии, жизни общества. Конечно, не все были до конца откровенны. Но положение было таким, что люди уже не опасались говорить об ошибках, не скрывали свою обеспокоенность и тревогу состоянием дел в стране. Иногда товарищи спрашивали меня, все ли знает Горбачев, понимает ли он, чем может кончиться перестройка. И эти вопросы задавали люди очень высокой квалификации, с заметным положением в обществе. Не видя реальных перемен, они постепенно отходили от Горбачева, перестав консультировать его и помогать в подготовке речей.
Если почистить многие горбачевские выступления от эмоциональных наносов, навязчивых идей по переделке мира, то окажется, что в них есть вполне разумные и здравые рассуждения. Беда только состояла в том, что словами, какими бы они ни были мудрыми, у последнего генсека все начиналось и, увы, все ими заканчивалось. По части словотворчества Горбачев быстро превзошел всех своих предшественников и, думаю, по человеко-слову на единицу времени пребывания у власти надежно занял одно из первых мест среди лидеров послесталинского периода. Беда состояла в другом. Как оратор, трибун-трубач Горбачев в течение многих лет словом призывал массы на героические подвиги. Но сам не знал как и не умел воплотить в жизнь свои призывы. И если для разрушения действующей системы не требовалось много ума и навыков и тут он добился успеха, то процессы созидания оказались ему не по плечу. И эта переоценка влияния слова дорого обошлась народу. Почти семь лет бесперебойной и бесплодной говорильни не только остановили развитие страны, но повернули его вспять.
Талантливого руководителя от посредственности отличает не то, как он говорит и что говорит, а то, как он воплощает сказанное в жизнь. Не говоруны, а лишь великие организаторы добиваются намеченных целей и остаются в памяти народа. Именно они способны реализовать самые грандиозные идеи. Сколько бы ни топтали Сталина, справедливо критикуя его за уничтожение безвинных соотечественников, народ не выкинет его из своей памяти прежде всего потому, что он реализовал в жизнь многие национальные идеи и вслед за Иваном Грозным, Петром Первым, Екатериной Великой создал и укрепил могущественное государство, заставившее считаться с собой все страны мира.
И если общенациональные идеи отброшены и заменены лозунгом лавочников «обогащайтесь!», то с этого момента рушится все. Распадается некогда могущественное государство, его армия, деградирует производство, наука, образование, расцветает махровый национализм. Распродаются богатства страны от природных до культурных. И вот результат — жирный кусок для одних и благотворительная похлебка для других. Чтобы поставить державу на ноги, нужны достойные человечества цели и талантливые организаторы — люди с сильным характером, чистыми совестью и руками.
…Когда же я почувствовал первые признаки заката перестройки? Конечно, не о дате идет речь. Закат наступал постепенно, но стал ощутим, когда в словах и действиях М. С. Горбачева появилась неуверенность, когда начались метания в поисках новых методов хозяйствования, возложение вины за провалы на других, боязнь признаться в ошибках и взять ответственность на себя. По-прежнему звучали слова и принимались скоропалительные решения, не дававшие ничего. А может быть, все началось чуть раньше, когда окончательно распалось единство в действиях членов Политбюро, ЦК и правительства? Может быть. Но для меня все стало очевидным, когда Михаил Сергеевич стал говорить неискренне, неоправданно оптимистично, хотя знал положение дел в стране. Он все больше надеялся на некое чудо, которое поможет выбраться из зыбкой трясины.
А чудо было известное, заморское: «3апад нам поможет».
— Вы думаете, я экскурсии совершаю по западным странам? — оправдывался Михаил Сергеевич по поводу своих частых вояжей за рубеж. — Ошибаетесь. Выпрашиваю кредиты, экономическую помощь. Сейчас с итальянцами идут переговоры о кредитах, западногерманские банки готовы нам помочь. Американцы заинтересованы в развитии экономических связей. Не бросит нас Запад на пути реформ. Не в их это интересах. А мы получим передышку. Да и нам нужны мир, разоружение.
Так или почти так обосновывал генсек свои зарубежные поездки во время развала экономики нашей страны. Мне казалось, что Горбачев сам верил в эти сказки, и не было месяца, чтобы он не обещал золотого дождя от своих западных друзей. Но они обещания давали, а реальной помощи все не было. Ожидающих манны небесной западные лидеры просто водили за нос в надежде на полный крах восточного гиганта. Им не нужны были ни великий Советский Союз, ни великая Россия.
Чем тревожнее становилась обстановка в партии и стране, тем разнообразнее стали конфиденциальные встречи Горбачева с представителями разных движений. Он встречался с демократами и убеждал их в своей приверженности свободе, гласности, серьезным преобразованиям на пути демократических реформ. Но он заверял и сторонников курса постепенных преобразований, что только КПСС способна совершить перестройку и остается верным ленинским заветам.
Видя серьезность положения в экономике и необходимость когда-то отвечать за содеянное, генсек вынужден был перебежать на левый фланг сил перестройки и довершил развал государства уже под знаменами своих недавних критиков. Но до этого он неоднократно бегал от левого к правому борту тонущего корабля, путая всех и тая свои истинные намерения. Возможно, страх и не позволял ему осознать свои инстинктивные действия по спасению, но со стороны был лучше виден этот «заячий след» в политическом курсе.
Нельзя отбросить и того, что в партии чувствовали неискренность и нереальность многих предложений и проектов генсека, и это вело к разногласиям в партийных комитетах и организациях, среди членов ЦК. Выдвинув курс на демократизацию общества, Горбачев на январском Пленуме ЦК в 1987 году, как уже отмечалось, сказал, что избранниками народа и партии руководят аппаратчики, а не члены ЦК, исполкомов, Советов. И эту систему надо менять. Правда, он забыл уточнить, что всем правительством, Президиумом Верховного Совета страны, профсоюзами, другими общественными организациями фактически единовластно руководило Политбюро ЦК, а это значит — генсек и его аппарат. И перестраиваться надо было в первую очередь ему.
И тем не менее постановка вопроса о демократизации общества была правильной. Видимо, следовало сократить и аппарат управления, придать ему новые функции. Сказав о недостатках в работе, генсек приступил к конкретным действиям, и такого рода решения ему удавалось успешно реализовать. До недавнего времени функции управления народным хозяйством практически осуществлялись Политбюро и Секретариатом ЦК. Совет Министров оформлял многие постановления партийных органов или решал частные задачи, предусмотренные утвержденным планом действий. А это объясняет многое. Поскольку для принятия решений Политбюро требовалась квалифицированная проработка документов, в последние десятилетия в ЦК КПСС был создан мощный аппарат специалистов. В нем имелись не только отделы, занятые партийными комитетами и организациями, идеологической работой, но и подразделения, которые досконально знали вопросы машиностроения, строительства, химии, сельского хозяйства, экономики, науки и учебных заведений. В аппарате были весьма квалифицированные отделы оборонной промышленности, административных органов, международной деятельности и некоторые другие.
Ни один сколько-нибудь серьезный вопрос не обсуждался и не принимался в стране, не пройдя апробации в отделах ЦК КПСС. По многим проблемам проекты решений инициативно вносились на
