государственного культа, в который превращается христианство. Там, где нет гробницы апостола или мученика, прибегают к искусственному обретению или перенесению мощей. Наконец, возникает идея 'священного града' К-Пля, мистически сосредоточенного вокруг центрального храма (сначала — это храм Апостолов, затем — Св. София).
Разумеется, все эти изменения должны были сказаться и на самом храмовом богослужении. Если первохристианское богослужение было сосредоточено на Евхаристии, лишено всякой помпы и торжественности, то в пышных государственных базиликах и само богослужение приобретает государственную пышность, резко усложняется, становится театрализованным и нарочито эффектным. Это делается отчасти со специальной миссионерской целью: привлекать в храмы массы вчерашних язычников, которые уже не были объединены единодушной верой.
Главным источником литургического творчества на этом этапе становится придворный императорский церемониал. Византийская литургия — это в полном смысле императорская литургия, подразумевающая включение в жизнь Церкви императорского двора. Отсюда обряды процессий, сложная система входов и выходов, которые делают богослужение более пышным и драматически выразительным.
Для сцепления и скрепления между собой разрастающихся литургических структур изобретается множество мелких литургических элементов: бесчисленные стихиры, тропари и кондаки, прокимны, ипакои, эксапостиларии и т.д. Из этих элементов будут складываться грандиозные конструкции средневековых канонов и полиелейных служб.
Пышно расцветает гимнография и церковное пение, которое также постоянно усложняется. И все это ведет за собой усложнение предметно-материальной стороны культа. Появляются всяческие предметы облачения, митры, орлецы, рипиды, дикирии и трикирии. Для оправдания такого усложнения изобретаются символические объяснения: митра — символ тернового венца, рипиды — знаки ангельского сослужения, дикирии и трикирии имеют христологический и тринитарный смысл.
Таким образом это не было произвольной игрой формами, как иногда полагают гиперкритики. Литургические символы иллюстрировали христианские догматы, что было особенно важно в период великих богословских споров 4-8 веков.
Этой же цели служит быстрое развитие цикла великих праздников. Исследуя историю разделения (во второй половине 4 века) Богоявления на два праздника, Рождество Христово и Крещение Господне, Кульман и Ботт обнаружили, что это было необходимо для лучшего усвоения догмата о Воплощении в эпоху борьбы с арианством. В конце 4 в. появляется первый богородичный праздник Сретения, а с середины 5 в. уже празднуют Успение Богородицы.
Но в этом победном шествии христианства были и свои отрицательные итоги:
Крещение перестает восприниматься как таинство вступления в Церковь, становится таинством личного очищения. Потому многие (по примеру Константина Великого) откладывают его до седых волос.
Евхаристия перестает восприниматься как акт самоосуществления Церкви, становится уже только актом личного благочестия и причащение становится все более редким.
Литургия и богослужение вообще перестает быть 'общим делом', приобретает характер мистерии, которая освящает профанное, соделывает его священным.
Поэтому 'тайносовершители' (клирики) все более отделяются от 'тайнопотребителей' (мирян). Клир уже только освящает профанных мирян, а не собирает из них Церковь.
Если в первохристианстве каждый крещенный становился и посвященным (верным), то при поголовном византийском крещении истинным посвящением становится поставление во священство. А миряне так и остаются непосвященными и алтарь постепенно закрывается для них.
В конце 4 - начале 5 веков в этом алтаре появляется проскомидия, как символическое дублирование Евхаристии. Это свидетельствует о том, что восточная Литургия превращается в символическую мистерию.
3. Ранние Литургические Чины
Мы помним, что на протяжении первых двух веков христианства литургические молитвы, хотя и следовали в определенном порядке, но были импровизационными. Харизматическей пафос пророка, а затем епископа, по существу, каждый раз творил новую молитву, хотя и соответствующую местному обычаю.
Но в 3 веке харизматическое творчество, скомпрометированное монтанистами, уступило место фиксированным формам. Сначала это коснулось только анафоры (Евхаристического канона), а затем и остальных элементов Литургии. Она стала твердеть и застывать в соответствии с местной традицией.
В 4 веке выдающиеся Отцы Церкви (свтт. Кирилл Иерусалимский, Василий Великий, Иоанн Златоуст и др.) приложили много трудов для упорядочивания этих местных литургических чинов. И это, конечно, привело к чрезвычайной дифференциации анафор (особенно на Востоке). В одной только Абиссинии (Эфиопии) доныне известно 16 чинов. А у яковитов и маронитов — около 65 анафор!
Наиболее совершенные образцы литургического творчества были впоследствии одобрены Соборами и названы именами выдающихся апостолов и отцов Церкви. Так появились Литургии ап. Иакова, ап. Марка, ап. Фаддея, Литургии свтт. Василия Великого, Иоанна Златоустого, Григория Армянского, Кирилла Александртйского, Феодора Мопсуестийского и даже еретиков Нестория и Диоскора. О том, насколько условны подобные наименования, можно судить по тому, что одна из 16 местных Абиссинских Литургий для пущей важности была приписана... самой Богородице (Которая никогда в Абиссинии не была!).
На Западе также сложилось несколько местных чинов: Миланская Литургия свт. Амвросия, Галльская Литургия, Мозаровская Литургия в Испании. Правда, высокая централизация Западной Церкви привела к тому, что они быстро уступили первенство господствующей Римской Мессе.
Но в целом, 4-5 века — это взрыв литургического разнообразия. Общее число анафор, дошедших от этого времени хотя бы в отрывках — около 100! И, естественно, возникает вопрос: как их классифицировать? Причем правильно найденный критерий классификации должен:
Объединять родственные литургии в естественные группы.
Объяснять направление эволюции внутри каждой группы.
На рубеже 19-20 веков многие выдающиеся литургисты решали эту задачу и наиболее удачную классификацию предложил английский исследователь Брайтман (F. Brightman 'Liturgies eastern and western', Oxford, 1896). Со многими, конечно, уточнениями, она дожила до наших дней и сейчас мы рассмотрим исходные принципы этой классификации.
Прежде всего Литургии распадаются на Восточные и Западные вот по какому принципу: Литургия как центр суточного богослужебного круга с помощью различных литургических элементов связывается с седмичным и годовым кругами. Но все эти изменяемые элементы (Апостольские и Евангельские чтения, анафоры, тропари и кондаки) сосредоточены в ее первой части. Собственно анафора на Востоке вообще и в Православии в частности всегда рассматривалась как вневременная и потому неизменная. На Западе же изначально сами молитвы Евхаристического канона (например, Praefatio) варьировались в зависимости от праздника, времени церковного года и т.д.
Эта динамичность привела к тому, что западные каноны (например в Римской, Галликанской и Мозарабской Литургиях) продолжали эволюционировать уже тогда, когда на более консервативном Востоке эволюция их давно закончилась. При этом, если на Востоке эволюция Литургии шла преимущественно в сторону усложнения, то на Западе более заметен обратный процесс: в сторону упрощения и унификации, в результате чего в конце концов осталась одна Римская Месса. Кроме того, если на Востоке Литургии развивались органически, то на Западе решающим фактором были литургические реформы отдельных римских пап: Дамаса († 384), свт. Льва Великого († 461) Геласия († 496), свт. Григория Великого († 604) и др.
Все это и привело к значительным различиям между Востоком и Западом. И здесь сказался также
