— Иной из них будет начисто отрицать свою вину, но посмотрите на него, посмотрите, как бегают его глаза…
Предсовнаркома Карелии тов. Гюллинг
Ощущение вины привело Вержбицкого в ужас. Он заболел, его пришлось перевести в больницу. По ночам он бросался вниз с койки, ему казалось, что он летит со скалы, спасаясь от чьих-то глаз.
Вдоль берега шестого шлюза идет инженер Кобылина.
— Здравствуйте, Наталья Евгеньевна.
Ее приветствуют многие, особенно ее любимец старик Гарбузов и другой ее любимец Трут.
Ощущением вины была раздавлена и Наталья Евгеньевна. В 1930 году ГПУ раскрыло контрреволюционную вредительскую организацию на водном транспорте. Нити следствия привели к дому Кобылиной на Тихвинской улице. Она арестована, но еще не допрошена. Скоро будет личный обыск. Но до обыска Наталья Евгеньевна незаметно проглатывает какой-то яд.
Ее спасли.
Через некоторое время она оправилась и на двух десятках страниц изложила свою вину и начертила схему всей вредительской организации.
Как-то один из чекистов говорил о вредителях:
— Все спрашивают, все интересуются, почему вредите ли сразу сознались и раскрыли организацию. Мы тоже в свое время сидели в тюрьмах, нас тоже допрашивали, но мы же не сознавались, не раскрывали… Ясно — почему. У нас была идея, цель, мы видели, что будет впереди. Уходя на каторгу, мы были уверены, что царизм падет. Попадая в ГПУ, вредители убеждаются, что советская власть прочна… Мы жили с чувством принадлежности к побеждающему классу, классу, которому неизбежно принадлежит будущее, — потому нас нельзя было сломить, потому нас не пугал арест. У вредителей арест обостряет чувство обреченности их класса, поражения, разгрома их класса, провала их дела — арест их доламывает, будущего нет. Ключ к «скорым» сознаниям в том, что в стране разрешен вопрос: кто — кого.
Поэтому не так уж удивительно, что тут-то они и начинают по-настоящему присматриваться к советской власти. Наталья Евгеньевна еще в тюрьме быстро растеряла ту сумму враждебных взглядов, которую ошибочно считала стройной и непоколебимой системой идей. Но присматриваться и чувствовать советскую власть начала только на канале. Сейчас, когда она стоит рядом с Афанасьевым и Вержбицким на голове шлюза, тот период в ее жизни давно миновал. Можно сказать так: он утонул. Он утонул в широко разлившихся водах Хижозера, которые вместе с лесистыми берегами и скалами затопили и ее прошлую жизнь.
— Наталья Евгеньевна, статья готова? — спрашивает ее Минас Бабиев.
Он приехал из другого участка, где печатается газета. Он кочует целыми днями со своими гранками и полосами по трассе: то в вагоне проходящего поезда, то на бричке. Типография отделена от редакции болотами, лесами и озерами.
— Статья готова, — отвечает Наталья Евгеньевна. Бабиев быстро пробегает глазами статью Кобылиной. «Сейчас, глядя на сооружения, — читает он, — и вспоминая
пройденный путь строительства за год истекшей работы, невольно встают картины той борьбы и трудностей, которые пришлось пережить на стройке водоспуска и дамбы… Хижозеро бушевало за перемычкой, — читает он, — грозя прорывом вследствие все увеличивающегося накопа и прибыли воды… Ударники Хижозера, — читает он, — показывали пример энтузиазма, самоотвержения и темпов. Я хочу отметить, — читает он, — лучшие бригады: бригадира Смирнова, Трута, Барнашева, Халиулина, Аржановского, Дементьева и Карпова».
Бабиев ростом невысок, и Афанасьев заглядывает через его голову в статью. Он читает имена бригад и улыбается.
— Наталья Евгеньевна, — спрашивает он, — помните, что вы сказали, когда вас назначили прорабом?
— Нет, Григорий Давыдович, не помню.
— Вы тогда сказали, что быть прорабом, имея такую рабочую силу, — это новое добавочное наказание, которое накладывает на вас ГПУ… помните?
Кобылина смеется.
— Помню, помню… Протокол мне прочитан, все верно, в чем и подписываюсь.
Дамба № 76
Оркестр заглушает ее слова. Раскрываются последние ворота последнего Повенчанского шлюза. Первому каравану открывается широкий разлив. Первый пароход вошел в эти воды. Они увидели первый дымок, первый хобот землечерпалки, воздетый к небу, услышали впервые стук двигателя.
— Который час, Константин Андреевич?
— Половина одиннадцатого.
— В половине одиннадцатого караван… — звонит Фирину Афанасьев.
Корреспонденты выстроились в очередь у телефонной будки.
— Не волнуйтесь, — успокаивает их Афанасьев, — покурите.
Его забавляют эти суматошливые люди, прискакавшие на готовое. Они строчат телеграммы.
— Сегодня в половине одиннадцатого… — пишет один.
— Сегодня в половине одиннадцатого… — пишет второй.
На улице светло, как в облачный полдень. Однако пора спать. Каналоармейцы расходятся по баракам. Мннас Бабиев спешит с гранками в Медвежку. Там ждет его в Управлении Фирин. Там, на горе, в маленьком светлом коттедже, ждет его семья — жена и дети. Бабиев давно получил свободу. Он остался здесь добровольно до конца работы на канале. Он хочет дождаться торжеств. Он едет лесом домой.
— Помню, — продолжает Кобылина, — это было всего год назад. Я привыкла считать себя инженером-исполнителем, но не организатором, не общественником. Вы знаете, какой новый термин придумал Климентий Михайлович Зубрик.
— Какой?
— Он называет себя инженером-чекистом.
Караван дошел до первой перемычки и остановился. Землечерпалка чистила свой хобот. Караван шел, гудя, дымя и требуя воды. Но в камерах Шаваньского шлюза еще было сухо, а в северных озерах стоял лед. Пока караван шел, снося и вычерпывая перемычки, таяли реки, уходили в море льдины, уплывало сало, мельчала шуга. Наполнялись далекие шлюзы. Вода лизала смолу бревен, клетки ряжей, бетон голов и переплеты ворот.
Караван шел дальше, продвигаясь в залитое русло старой Повенчанки. Сейчас это был широкий залив. Впереди на Волозере стояли баканы. По этим баканам хороша угадывалась дорога. Между баканами — тоненькие жердочки, на них висели тряпки. Они показывали, что в этом месте что-то неладно.
Хрусталев беспокойно посматривал на них. Хотя он и знал, что вода поднята примерно на 70 сантиметров против того, что должно быть по проекту, и ни один валун не мог вылезть выше, все же сердце его было неспокойно.
Наконец прошли баканы, впереди створ — два столба с раскрашенными щитами. Когда щиты сходятся вместе, значит пора свернуть с этого створа и перейти на другой: створы ставят на широком надежном пути.
Караван прошел Узкое озеро. Наконец вплыли в Верхнее Вадлозеро. Так как опоздали землечерпалки, пароход шел по временному и довольно путаному фарватеру.
Описав все кривые, караван оказался у выхода в Водораздельный канал.
— Этот канал, — сказал Хрусталев, — выполнен с большим изяществом. Техника обычно не знает такого изящества.
На первом километре канала караван встретили восторженные толпы каналоармейцев. Полетели
