капитанской фуражке. У него темно-коричневое лицо. Он что-то говорит суетящимся на палубе матросам и, пригнувшись, исчезает в узких дверях рубки.
«Коршун» несколько раз грузно качнулся на волне. Семен зябко повел плечами и сжал зубы...
Сегодня капитан не давал команде ни минуты покоя. «Коршун» готовился к рейсу. Уже Мишка отправился за «отходом», уже приняты и погружены снасти и продукты, уже залиты водой и соляром танки. И ошалевшие от суматохи и окриков матросы мотались по палубе, подбирая разбросанные инструменты. Стармех, опухший и злой, вконец издергал механиков. Когда в машинном отделении все заблестело, он послал их наверх в последний раз опробовать лебедку и шпиль. Он словно проснулся после спячки и наверстывал упущенное.
Семен и Меньшенький появились на палубе в ту минуту, когда полутисс резал корму «Коршуна» .
Меньшенький младенчески улыбался, щурился от нестерпимого после сумерек машинного отделения света и жадно вдыхал холодный воздух. Феликс стоял у борта, вцепившись обеими руками в леер так, что побелели косточки пальцев. Его скуластое, заострившееся лицо было круто обращено в сторону полутисса. Он плотно сжал полные губы, ноздри чуть-чуть вздрагивали. И весь он подался вперед, будто хотел что-то крикнуть тому человеку, который только что исчез в рубке полутисса.
Капитан тоже на мгновение застыл, прочно утвердив маленькие ноги и нервно похлопывая себя по реглану обрывком стального линя. Семен видел его напряженную шею с подбритыми волосами. «Коршун» качнулся, но капитан словно припаялся к палубе. И Семен впервые понял то, чего так долго не мог понять, — эти люди истосковались по морю. Они больше не могли без него. Даже при малейшем ветерке с моря у них вздрагивали ноздри, а в походке появлялась особенная, сдерживаемая упругость.
Что же нужно, чтобы полюбить серо-зеленые волны, которые изо дня в день, из года в год, из тысячелетья в тысячелетье с глухим гулом разбиваются о темные подножья скал, оставляя на камнях клочья белой пены? Что нужно, чтобы камчатское небо звало распрямиться и дышать глубоко и жадно?
Полутисс ушел. Палуба «Коршуна» ожила. Феликс вздохнул и разжал пальцы. Неизвестно чему засмеялся Меньшенький. Капитан двинулся дальше, так же похлопывая себя обрывком линя. Но Семен чувствовал, что тому стоит немалых усилий не побежать вприпрыжку, весело покрикивая на медливших матросов.
Замерла темная вода бухты. Но в каждом движении, в каждом слове, сказанном кем-нибудь вскользь, теперь появилась неумолимая, нетерпеливая устремленность.
К апрелю на «Коршуне» был закончен ремонт. Судно вывели из дока. В машинном отделении собралась вся машинная команда — Табаков, Меньшенький, Семен, моторист и электрик. Тут же находились представители завода — инженер и мастер бригады, производивший переборку двигателей. Было тесно. Меньшенький, моторист и электрик громоздились на трапе.
При первом пуске всегда охватывает волнение. Дизеля строго поблескивают металлическими боками. Внутри них застыли поршни и шатуны, готовые к первому обороту. Все проверено в третий, в пятый, в десятый раз. И все же люди изнервничались. Инженер был взволнован не меньше других. Напоследок он еще раз прошелся по машинному отделению, потрогал рукой градусники и похлопал по кожуху второго номера.
— Начнем с третьего... — осевшим голосом произнес он, и лицо его сделалось скучным.
— Пускай! — тряхнул кудрями Табаков.
Семен подошел к маленькому дизелю, немного помедлил и нажал черную кнопку накаливания запальных свечей.
— Пускаю, — сказал он.
Удар пусковика был звонок и резок, как выстрел. Рычажок управления топливом налево — «пуск» и тут же вправо до отказа — «работа». Движок взвыл. Семен убавил обороты. С этим все было нормально. Он трещал часто, не грелся, хорошо давил масло. Каждую форсуночку Семен потрогал рукой. Они бились четко, как пульс.
Минут двадцать Семен гонял движок на разных режимах, пока инженер, приподнимаясь на носках, не прокричал ему в ухо:
— Довольно...
Табаков предупредил мостик, что переходит на свое питание, включил динамо.
Главный тоже работал хорошо. Наверху осмотрели швартовы, и «Коршун» рыл под собой воду на «малых», не отходя от стенки. Потом, когда вышли в бухту и дали полную нагрузку, инженер и мастер повеселели.
Но со вторым номером что-то творилось. Несколько раз Семен пытался его запустить и все же, после двух-трех оборотов, он замирал.
— Подвинься-ка, парень! — Инженер нервно отодвинул Семена в сторону и встал к реверсу сам. Но ему тоже не сразу удалось запустить дизель. А когда он заработал, все услышали дробный стук, пробивавшийся сквозь грохот. Инженер добавил оборотов. Стук усилился. Дизель затрясся, словно хотел взорваться. Его заглушили.
Электрик на трапе сплюнул и полез наверх. Инженер был растерян. На лбу у него выступила испарина. Мастер переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки.
Второй номер — стосильный дизель, его называют кормильцем: он дает энергию на лебедку, шпиль, брашпиль. Без него рыбацкое судно становится прогулочной яхтой.
— Да... — протянул инженер. — Перебирать надо.
— Надо, — отозвался Табаков.
— Дизелисты загружены во как. — Инженер чиркнул пальцем по горлу. — Раньше чем через неделю не сможем, ребята...
Механики молчали.
Заводские поплелись к капитану. Когда они ушли, Меньшенький спустился с трапа. В руках у него был здоровенный ключ. Он пододвинулся к стармеху почти вплотную и чуть не задел его живот.
— Надо б-было не водку жрать, а с-следить, — сказал он, с ненавистью и презреньем глядя в глаза стармеху.
— Молчать, щенок, — взвился стармех, пятясь. — Не твое щенячье дело! — Но Меньшенький уже отвернулся от него.
— Дай беломорину, С-семен.
Семен протянул ему всю пачку. Нагнувшись, чтобы прикурить, Меньшенький спросил:
— Переберем сами, Сеня, а?
— Переберем.
— Нет, правда. За двое суток переберем. А то покидали шатуны, он и гремит, как мешок с костями.
— Переберем, Костя, — сказал Семен. — Только бы запчасти выдрать...
— Доложите капитану, — сказал Меньшенький Табакову, — мы переберем второй номер сами... За двое суток...
Ругнувшись, стармех полез наверх. Моторист поерзал с минуту и тоже пошел за ним.
Они сделали так, как говорили, — за двое суток.
Но в море ушли, не выяснив главного. Ризнич по-прежнему стоял на капитанском мостике, как будто ничего не случилось.
Феликс и Меньшенький были в парткоме. Потом их еще дважды вызывали туда. Вызывали и Мелешу. До окончания ремонта партком не успел разобрать дело. Задерживать траулер в порту не имело смысла — каждый вымпел на промысле был дорог.
«Коршун» получил предписание выйти в район Олюторки.
В 21.00 на «Коршуне» дали «вперед, самый малый». В машинном отделении были Семен и стармех. Стармех всегда приходил в машину при выходе из порта. Сейчас он сидел на кожухе динамо, широко расставив толстые ноги. Он был в пижаме, не сходящейся на обвислом животе. Черный, спутанный чуб падал ему на глаза. Семен внес в вахтенный журнал время отхода, режим работы, подошел к стармеху и тронул его за мягкое плечо (в машинном отделении механики разговаривают глазами), потом ткнул себя в
