Это страх земли колотил людей. Видимо, психика требовала разрядки, сброса напряжения, и сброс этот мог произойти прямо сейчас. И, произойди он, в какие формы он бы облекся, во что вылился? Возможной ли становилась тогда наша встреча с городом, как мы ее замышляли?
Необходимо было отвлечь людей. Нужно было чем-то занять их. Но чем?
Я включил мегафон и поднес ко рту. Раздумывать было некогда.
— Старшим двадцаток проверить наличие людей, — прогремел усиленный динамиком мой голос. — Всем находиться на обусловленных местах. Ответственным подготовить транспаранты. Проводим репетицию встречи.
Это было довольно глупо — греметь из мегафона среди ночи. Мы привлекали к себе внимание раньше времени. Но ничего другого не в состоянии был придумать мой мозг. Я знал одно наверняка: нужен простой и жесткий приказ. Лишь он способен погасить возбуждение людей, а это сейчас важнее всего.
И верно: едва раздалось громыхание мегафона, тотчас все разговоры оборвались, будто их отрезало, и снова, как в самом начале, когда мы только вышли наружу, остались вокруг лишь шорох шагов, шуршание одежды, шум дыхания. Все четыреста восемьдесят девять человек торопились занять свои заранее обусловленные места, и ничего, кроме желания выполнить этот приказ наилучшим образом, в них не осталось.
Однако я даже не успел порадоваться про себя достигнутому эффекту. Минули считанные секунды, как я отдал приказ, — и вдруг все пространство около здания станции, со всех ее четырех сторон, залило бешено ярким, пронзительным светом. Я непроизвольно, как, наверно, и все другие, закрыл глаза, и открыть их удалось далеко не сразу. Но глаза еще ничего не видели — меня осенило: прожекторы. И когда наконец, удалось чуть разомкнуть веки, стало окончательно ясно: прожекторы, да.
Их был добрый десяток. Они стояли по периметру станционного здания на расстоянии метров тридцати — сорока, мощные их лучи выжигали ночь в своем световом котле дотла, и было видно, что прожекторы установлены на специальных металлических вышках, а перед вышками тянется глухой бетонный забор с обращенным внутрь навесом из колючей проволоки.
Нас тут ждали. Мы там жили, отрезав себя от них, не подавая вестей о себе долгие годы, а они нас тут ждали.
Только не с очень-то открытым сердцем они ждали нас, если соорудили подобное заграждение. Зачем оно было им нужно, чего они боялись? Или они полагали, что мы там за эти годы потеряли человеческий облик, переродились в каких-то чудовищ?
Впрочем, что ж, может быть, на их месте мы поступили бы так же.
Я снова поднес мегафон к губам.
— Выключите прожекторы, — сказал я. — Мы поднялись к вам с важным и радостным сообщением. Свяжитесь с городскими властями и скажите, что мы ждем их представителей. Мы никуда не тронемся с наших мест, будем ждать представителей здесь. У вас нет причин для беспокойства. Выключите прожекторы, это оскорбительно для нас.
Я опустил мегафон и некоторое время стоял, ожидая ответа. Никто мне не ответил. Молчали, замерев, люди вокруг меня, молчала темнота за прожекторным котлом — а может быть, там и не было ни единого человека и свет включила какая-нибудь автоматика, среагировав на звук моего голоса?
«Выключите прожекторы, мы поднялись к вам с важным и радостным сообщением…» — еще раз повторил я, н мне опять не ответили.
— Все нормально, друзья! — обращаясь к замершим в недоумении и страхе людям вокруг, сказал я в мегафон — голосом, исполненным воодушевления и бодрости. Они были стадом моим, я их пастырем, и мне выпало завершить наш исход достойно. Главное, нужно было дотянуть до рассвета, не допустить психоза, а с рассветом… с рассветом как-нибудь все уладится, не может не уладиться; раз прожекторы включились, даже если их включила мертвая автоматика, должен же кто:то вступить с нами в контакт, и уж этот первый контакт замкнет дальше всю цепь. — Все, как и должно быть, все в пределах ожидаемого, дорогие мои! — зажигательно прогрохотал я, поворачиваясь с мегафоном во все стороны. — Продолжим репетицию встречи! Все находятся в своих двадцатках?
Может быть, кто-нибудь и наблюдал за нами с этих прожекторных вышек, лично ли, скрытый слепящим светом, отраженным от мощных зеркал, при помощи ли телекамер, точно так же невидимых для нас, — мы, ни на что не обращая внимания, выстраивались колоннами, разворачивали транспаранты — «Метро действует! Метро готово принять своих первых пассажиров!», — опускались по команде, в знак нашей негордыни, смирения и готовности к подчинению, на колено — проделывали все, что было намечено, и я лишь не произносил своей речи.
3
Мы повторили всю церемонию встречи раз десять, и наконец свет прожекторов начал блекнуть, небо высветилось, и стало ясно, что близок уже и восход.
Никто с нами за все это время вступить в контакт не пытался.
Отгороженные забором, мы были лишены самой маломальской свободы в своих действиях. Забор навязывал нам тактику ожидания, Но ожидать дальше было невозможно. Сколько люди могли еще выдержать пытку бездействием? Ведь нельзя же было считать действием бессмысленное, пустопорожнее повторение одних и тех же механических движений, которыми я принудил их заниматься. Ну, еще десять, еще пятнадцать минут… а потом?
Следовало искать контакт самим.
«Отдых!» — дал я команду.
И пошел к литым, бесстворчатым железным воротам в заборе.
Я не дошел до них метров десять, когда откуда-то сверху на меня обрушился многократно усиленный динамиком, властный, тяжелый голос:
— К воротам не приближаться!
С мощностью этого динамика мой мегафон не шел ни в какое сравнение.
Я остановился. Если я и не ждал именно такого окрика, то все же к чему-то подобному был готов. И у меня уже была подготовлена первая фраза.
— Метростроители приветствуют вас! — сказал я в мегафон. — Мы поднялись к вам с важным и радостным сообщением…
Больше я не успел произнести ничего, — голос из динамика прогремел вновь:
— Отойдите от ворот!
Я остался стоять на месте.
— Мы поднялись к вам… — начал я, но динамик снова перебил меня:
— Отойти от ворот, и никому не приближаться к забору! В случае нарушения запрета будут приняты экстренные меры!
Я растерялся. Я попятился невольно назад и так, пятясь, дошел до своих. Если б еще я видел отдающего команды, к нему можно было бы обратиться с подготовленным заявлением, но невозможно же обращаться к голосу из динамика!
И, однако, нужно было что-то делать. Я не видел, но чувствовал, что все сейчас смотрят на меня.
— Стремянку! — глянул я назад, и слово побежало по губам, от человека к человеку, и спустя мгновение мне уже несли ее.
Стремянка была раздвижная, высокая, верхняя ее площадка находилась на высоте чуть ли не трех метров, и ни в какую другую пору никто б не заставил меня влезть на нее. С моей-то старческой ловкостью! Но тут я вскарабкался по ней, будто обезьяна, и только когда стал выпрямляться на верхней площадке, у меня задрожали ноги.
— Сойти с лестницы! — загремел голос в динамике, и в тот же миг я увидел, кто говорил.
Воздух уже сделался совсем прозрачен, режущий свет прожекторов почти втянулся в их стеклянные круглые зрачки и больше не мешал смотреть в их сторону.
