фантом в чудо, которое подарит мне возвышенный самообман, а потому вверяю его вам. И если ради меня вы сумеете освободить священную форму этого тела от недуга, именующегося его душою, клянусь вам, что, в свой черед, попытаюсь — под веяньем надежды, доныне мне неведомой, — быть верным этой искупительной тени.
— Клятва дана! — проговорила Гадали своим певучим и печальным голосом.
Портьеры сомкнулись — блеснула искра; беломраморная плита опустилась вниз с глухим стуком, эхо откликнулось и стихло.
Двумя-тремя быстрыми пассами над лбом спящей Эдисон вернул её к яви, а лорд Эвальд тем временем натягивал перчатки, словно ничего чрезвычайного не произошло.
Проснувшись, мисс Алисия Клери договорила — начав с того слова, на котором ее прервало забытье, внушенное Эдисоном и не оставившее у нее никаких воспоминаний, — фразу, обращенную к молодому человеку:
— …Но почему вы не изволите отвечать, милорд
При столь нелепом обращении губы Селиана даже не скривились в горькой усмешке, которую вызывает обычно у истинных аристократов назойливое повторение их титулов.
— Извините, дорогая Алисия, я немного утомлен, — сказал он в ответ.
Створки окна были все еще распахнуты, звездное небо уже начало светлеть на востоке; в парке песок аллей поскрипывал под колесами подъезжавшего экипажа.
— Кажется, приехали за вами? — проговорил Эдисон.
— Действительно, час уже очень поздний, — проговорил лорд Эвальд, раскуривая сигару, — и вас, Алисия, верно, клонит в сон?
— Да, я не прочь освежиться сном! — отвечала та.
— Вот адрес вашего жилья, туда вас и доставят, — сказал физик. — Я побывал в ваших покоях: вполне комфортабельное пристанище для путешественников. Итак, до завтра, и тысяча добрых пожеланий.
Несколько мгновений спустя экипаж увозил чету влюбленных в оборудованный для них коттедж.
Оставшись один, Эдисон на мгновение задумался; затем он затворил окно.
— Какая ночь! — пробормотал ученый. — А этот мальчик, одержимый своей мистической идеей, этот юный аристократ даже не замечает, что сходство его возлюбленной со знаменитой статуей, точно воспроизведенной ее плотью, сходство это… увы, всего-навсего
Физик вышел в центр лаборатории.
— Сована! — проговорил он вполголоса с особенной интонацией.
Ему ответил женский голос — тот самый многозначительный и чистый голос, который уже отвечал ему накануне, в сумерках; говорившая по-прежнему была невидима.
— Я здесь, дорогой Эдисон. Что вы думаете обо всем этом?
— Результат был таков, что на несколько мгновений ошеломил меня самого, Сована! — сказал Эдисон. — Поистине, я не смел и надеяться на подобное! Сущее волшебство!
— О, это всего лишь начало! — отвечал голос. —
— Проснитесь и отдохните! — помолчав, тихо проговорил Эдисон,
Потом он коснулся кнопки какого-то прибора — все три сияющие лампы разом погасли.
Светился один лишь ночник, озаряя лежавшую поблизости, на столе черного дерева, таинственную руку; золотая змея обвивала ее запястье, и синие глаза змеи, казалось, неотрывно следят из темноты за великим ученым.
III
Теневые стороны славы
Если рабочий не может трудиться двадцать пять часов в сутки, ему у меня нечего делать.
В течение последующих двух недель солнце радостно золотило блаженные пределы Нью- Джерси.
Осень, однако же, близилась; листья могучих кленов Менло-Парка подернулись багрецом, и ветер сминал их пальцами, становившимися все холоднее с каждым рассветом.
Синева сумерек вокруг усадьбы Эдисона и в его садах становилась все гуще. Птицы, прижившиеся окрест и хранившие верность своим излюбленным ветвям с не облетевшими покуда листьями, уже выводили первые нотки зимних песен.
Однако ж в погожие эти дни как Соединенные Штаты в целом, так и, в частности, Бостон, Филадельфия и Нью-Йорк переживали пору беспокойства, поскольку после визита лорда Эвальда Эдисон перестал принимать кого бы то ни было.
Он заперся со своими механиками и ассистентами у себя в лаборатории и больше не появлялся. Газетные репортеры, второпях командированные своими редакциями, наткнулись на запертые ворота; они попытались было порасспросить мистера Мартина, но приветливое безмолвие последнего обрекло все их попытки на провал. Газеты и magazines[39] бурлили. «Да что же такое творит волшебник из Менло-Парка, чем занят родитель фонографа?» Стали распространяться слухи о том, что Эдисон изобрел-таки наконец электрический счетчик!
Проныры детективы, сняв комнаты с окнами, выходящими в Менло-Парк, попытались подглядеть, что же за опыты ведутся у Эдисона. Зря потратили доллары! Попробуй разгляди что-нибудь из этих проклятых окошек! Ищейки, откомандированные Газовой Компанией, каковая впала в сильнейшее беспокойство, ретировавшись, засели в засаде по окрестным холмам и, вооружившись громадными телескопами, обшаривали бдительным оком Эдисоновы сады.
Но вести наблюдение за лабораторией было невозможно, поскольку ее заслоняли кроны огромных деревьев. Удалось всего лишь обнаружить присутствие па центральной лужайке некоей молодой леди, чрезвычайно красивой, она была в голубом шелковом платье и рвала цветы, — донесение об этом событии повергло Компанию в ужас.
«Ученый пытается обвести всех вокруг пальца! Яснее ясного. Молодая леди рвет цветы?.. Да полноте! В голубом шелковом платье?.. Теперь можно не сомневаться! Он открыл расщепление флюида, сущий дьявол! Но пас так легко не проведешь. Подобный человек — опасность для общества. Меры будут приняты! Нечего ему воображать, что!..» и т. д., и т. п.
Короче, тревога дошла до предела, когда стало известно, что Эдисон со всей срочностью вызвал к себе доктора Сэмьюэльсоиа Д. Д., превосходного специалиста, и знаменитого У*** Педжора, наимоднейшего дантиста, практикующего в американском high-life[40] и столь ценимого за невесомость инструментов, коими он пользуется, за невинную страстишку прибегать к насилию и за качество вставных челюстей, прочность коих он гарантирует!
Тотчас разнесся слух — с быстротою молнии, сказали бы мы, если б у сей последней хватило сил так
