— Кроме родного — на трех хорошо и на трех плохо.
— На каких же хорошо?
— На английском, французском и итальянском.
— А плохо на каких?
— На английском, французском и итальянском, — засмеялся он.
— Это неверно. Двумя первыми вы владеете блестяще. А какой ваш родной язык?
— Греческий, конечно. С такой фамилией, как моя, какой же еще?
Он продолжал смеяться, но у Энн появилось странное чувство, будто он смеется не вместе с ней, а над ней, потому что его забавляет ее смущение.
— Среди моих знакомых не было ни одного грека.
— Надеюсь, что ваш первый опыт окажется приятным.
Он улыбнулся, и она в первый раз заметила, что между передними зубами у него щелка, придающая особое очарование его улыбке. Он продолжал упорно смотреть на нее, и ее смущение усилилось. Она решила переменить тему:
— Этот ресторан какой-то странный.
— Да, вероятно, особенно на свежий взгляд.
— По-видимому, здесь не допускается ни малейшая нескромность.
— Совершенно верно.
— Вы всегда посещаете такие места?
— По мере возможности.
— Но почему?
— Это упрощает жизнь, — загадочно ответил он.
Энн глубоко вздохнула и спросила напрямик, решив взять быка за рога:
— Может быть, это публичный дом или дом свиданий?
— Прошу прощения? — изумленно произнес он, будто не веря собственным ушам, и выпрямился. — Публичный дом или… как вы сказали? Что вам пришло в голову, Анна?
— Здесь соблюдают такую осторожность, и потом, я не вижу обычных объявлений о кредитных карточках и тому подобном, как в других ресторанах.
Алекс разразился безудержным смехом.
— Публичный дом! Боже мой, что бы на это сказала Петэн?!
Он так смеялся, что на глазах у него выступили слезы и ему самому пришлось воспользоваться большим белым платком. Энн внимательно следила за ним. Этот непосредственный смех окончательно убедил ее, что она заблуждалась. Она заулыбалась, и вскоре оба дружно захохотали. Тем временем вернулась мадам Петэн.
— Ваш столик готов, мистер Георгопулос, — сообщила она, повышая голос, чтобы быть услышанной. — Разрешите спросить, что вас так рассмешило? — осведомилась она слегка раздраженным тоном.
Энн умоляюще посмотрела на Алекса.
— Я расскажу вам об этом в один прекрасный день, дорогая Петэн, но только не сегодня… — с трудом выговорил он сквозь смех.
Мадам Петэн отвела их в другую комнату, поменьше, но такую же нарядную. Здесь ничего не было, кроме стола, покрытого тончайшей камчатной скатертью. На столе стояли зажженные свечи. Их пламя отражалось в серебряных приборах и в хрустальных бокалах, бросало светлые блики на восковые лепестки камелий в широкой чаше. Их обслуживали два официанта. Благоговейно, точно служки во время литургии, они поставили перед ними тарелки с заливным из перепелиных яиц. Алекс попробовал вино, наполнил бокалы, и оно заискрилось там, как золото.
— За новую дружбу! — сказал он, поднимая свой бокал.
— За счастье! — добавила Энн.
Яйца оказались удивительно вкусными, и она сказала ему об этом. Вино тоже было прекрасное — она и об этом высказала свое мнение. Энн восхищали и тонкие салфетки, и великолепные цветы, и неяркое пламя свечей. Все это доставляло ей огромное удовольствие, и она не скрыла этого от Алекса.
— Так вы больше не собираетесь искать здесь постель?
Энн боялась покраснеть.
— Пожалуйста, не надо! Я чувствую себя такой глупой.
— Ничего глупого в этом нет. Я привык к этому заведению, потому что давно посещаю его, но понимаю, что оно действительно несколько необычно. И вы решились на определенный риск, приняв мое приглашение. В конце концов, ведь вы меня не знаете.
— Я не считаю, что рискую, — вырвалось у Энн.
Она успела забыть об охватившем ее раньше паническом страхе.
— Постараюсь оправдать ваше доверие, — серьезно сказал он.
Принесли второе блюдо — телячьи фрикадельки с овощным гарниром, которые им рекомендовала мадам Петэн. На этот раз темно-красное вино заиграло на тонких гранях хрустальных бокалов. Энн ела с удовольствием. Поглядев на тарелку Алекса, она заметила, что он, напротив, едва дотрагивается до еды.
— Вы очень медленно едите, — констатировала она, как бы оправдываясь за то, что ее тарелка почти пуста.
— Мне кажется, никогда не следует спешить, наслаждаясь тем, что нам дарует жизнь, — мягко ответил он.
На этот раз Энн вся вспыхнула. Смысл его слов был слишком прозрачен. По ее спине пробежала сладкая дрожь. Она опустила глаза в тарелку.
— Вы не согласны? — настаивал он.
Энн решилась взглянуть на него и увидела, что его глаза смеются.
— Я ведь англичанка и не могу забыть своих предков-пуритан, — ответила она.
— В таком случае я должен буду научить вас новому взгляду на вещи. Что вы скажете на это?
— Может быть, я слишком стара, чтобы переучиваться? — ответила она, чувствуя, что разговор ускользает из-под ее контроля, и боясь, как бы не потерять контроль и над собой.
— Никогда нельзя быть слишком старым, чтобы чему-нибудь научиться. Спросите у мадам. — Он опять громко рассмеялся.
Энн почувствовала, что опасность отдалилась, но, как это свойственно противоречивой человеческой природе, была несколько разочарована. Она заставила себя есть медленно, несмотря на то что еда остывала, а глаза Алекса следили за ней.
— Чем вы занимаетесь? — спросила она.
— Чем придется: то одно, то другое, — уклончиво ответил он.
— Поскольку вы грек, ваша работа должна быть как-то связана с морем.
— В последнее время гораздо в меньшей степени, чем раньше. Все это стало слишком опасным.
— Вы не похожи на грека.
— Правда? А как, по-вашему, должен был бы выглядеть грек?
— Я не хотела сказать, что вы должны были выглядеть по-иному, я нахожу вас очень интересным. — Еще не закончив, она снова покраснела, теперь уже от смущения.
— Ну что ж, благодарю! — улыбнулся он.
— Я вот что имела в виду, — сделала она новую попытку, — вы такой большой, высокий, у вас серые глаза, а кожа… В общем, вы не такой, какими я себе представляла греков, — неловко закончила она.
— Не все греки низенькие, толстые, черноволосые и с лоснящейся кожей. Нас, знаете ли, выпускают всевозможных размеров и фасонов.
— О Боже, я обидела вас! Поверьте, мне очень жаль, я не хотела быть невежливой.
— Я не обиделся! Да и как я мог обидеться, раз вы находите меня интересным? — понизив голос, сказал он.
Ее сердце учащенно забилось: ей показалось, что сейчас он возьмет ее за руку. Но в комнату вошли официанты, чтобы унести тарелки.
