того как ей сообщили, что у Салли будет, вероятно, второй ребенок? Энн нервно закурила новую сигарету.
Салли была одной из длинной череды девушек, которых Питер приводил к ним в дом знакомиться. Она казалась более тихой и менее привлекательной, чем большинство его предыдущих подружек, и вначале никто в семье не отнесся к ней серьезно. Энн приписывала ее нерешительность юношеской застенчивости, а молчание — неумению выражать свои мысли, но по мере того, как проходили месяцы, она была вынуждена прийти к неприятному выводу, что девушка просто не стремится к установлению дружеских отношений с родителями Питера и меньше всего именно с ней. Порой ей казалось, что большие карие глаза Салли следят за ней с непонятным вызовом.
Отношения Энн с сыном всегда были теплыми и нежными, поэтому ее удивило, что Питера привлекла такая холодная, сдержанная девушка. Нельзя сказать, чтобы это ее чрезмерно обеспокоило: Питеру шел всего двадцать второй год; он был слишком молод и слишком увлечен прекрасным полом, чтобы решиться на женитьбу. Она была уверена, что этот роман не будет длительным. Поэтому ей трудно было сделать радостный вид, когда Питер в блаженном неведении относительно зарождающей неприязни между двумя женщинами объявил, что собирается жениться на Салли.
Убежденная в сплоченности своей семьи, Энн всегда самоуверенно полагала, что со временем с удовольствием примет в эту семью новых членов. Не могла же она предвидеть, что ее сыну вздумается жениться на неприятной для нее женщине, а та, в свою очередь, отнесется к ней без всякой симпатии и отнюдь не будет в восторге от своего вступления в семью Грейндж.
Питеру устроили пышную, по всем правилам, свадьбу с невестой в белом платье и длинной фате, но во время венчания Энн ужасно хотелось, чтобы вышел некто и заявил о препятствиях, мешающих заключить этот брак.
Ничего подобного не произошло, и церемония была благополучно доведена до конца…
По-настоящему грубой Салли не бывала, но когда родители мужа пришли к молодоженам с визитом, она приветствовала их очень холодно. Сразу стало ясно, что эти посещения придется прекратить. В первый год после женитьбы Питер довольно часто навещал родителей. Если Энн приглашала их на обед или на какое-нибудь семейное торжество, он неизменно являлся один, а его извинения по поводу отсутствия Салли звучали так неубедительно, что Энн почувствовала облегчение, когда он вообще перестал что бы то ни было объяснять: так было проще для всех. К себе молодые никогда не звали, поэтому Энн очень ценила те редкие часы, которые Питер проводил у них. Однако его посещения становились все более редкими, и ей уже начинало казаться, что он приходит к ним тайком от жены. Ее имя никогда не упоминалось. Энн не решалась обсуждать ее поведение из страха сказать что-нибудь лишнее и навсегда потерять сына.
Долгие месяцы после свадьбы Питера она продолжала тревожиться и пытаться объяснить себе происходящее. Бен же высказался прямо: Салли — неприятная избалованная маленькая стерва; она сразу ему не понравилась, и он не видит необходимости изменить свое мнение о ней только потому, что она вышла замуж за его сына. Что касается Питера, то Бен до самой смерти продолжал считать его слабаком и неблагодарным.
— Ты не должна стремиться удерживать детей дома. Они уже взрослые! — сказал Бен как-то вечером, когда Энн снова заговорила о своей тревоге.
Его слова причинили ей боль.
— Но я не собираюсь их удерживать, просто не хочу потерять. А теперь мне вдруг кажется, что все кончено. Они во мне больше не нуждаются, нас что-то разделяет. До сих пор не понимаю, что я сделала не так.
Мысленно она отчетливо видела себя такой, какой была во время этого разговора. Она стояла посреди гостиной, по ее лицу текли слезы.
— Ради Бога, возьми себя в руки, Энн! У меня был отвратительный день, теперь только не хватает, чтобы ты устроила сцену из-за этой неблагодарной маленькой дряни! Дети вырастают!
— Знаю, знаю. Но разве это означает, что они должны перестать любить нас, встречаться с нами?
— А может, они никогда тебя и не любили? — резко сказал ее муж.
— Бен, что ты говоришь? Это невозможно, я этому не верю! Они любили меня, я знаю, особенно Питер!
— По его поведению теперь этого не скажешь.
Слезы продолжали струиться по ее щекам.
— Куда же ушла вся любовь? — умоляющим тоном спросила она.
— Ты не столько любила, сколько подавляла их. Ничего удивительного, что они захотели оставить нас! — так же резко продолжал Бен.
— Не будь таким жестоким, Бен. — Она утерла слезы. — Как это могло случиться со мной? — недоумевающе произнесла она, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
Бен, видимо, раскаялся в своих словах. Он подошел и обнял ее.
— Послушай, Энн, не нужно так расстраиваться! У тебя, в конце концов, есть я. — Он прижал ее к себе. — Незачем переживать все это снова и снова. Теперь нас только двое.
Он был прав: спорить не имело смысла. Вот тогда она и решила скрывать свою боль, продолжать жить собственной жизнью и заполнить пустоту, образовавшуюся после разлуки с детьми, заботами о муже. Но он умер, оставив ее в полном одиночестве.
Она обвела глазами сидевших за столом. Сегодняшняя встреча, пожалуй, удалась. Может быть, дети пригласили ее для того, чтобы наладить отношения между ней и Салли, заделать образовавшуюся трещину? Надо признать, что после смерти Бена все они были очень добры к ней. Она видела их теперь у себя гораздо чаще, чем раньше. Фей несколько раз приезжала домой из Лондона на уик-энд, Питер частенько заглядывал к ней, а Салли ходила для нее за покупками и время от времени готовила обед. В самый разгар ее горя, когда ей никого не хотелось видеть, они как бы поменялись с ней ролями и взяли на себя инициативу их встреч. Ну а сейчас? Энн снова внимательно посмотрела на них. Фей и Питер серьезно обсуждали какую-то политическую проблему, а Салли убирала со стола… Но сама-то она что здесь делает?
— Кто-нибудь хочет бренди? — предложил Питер.
— Налей мне, пожалуйста, — попросила Энн, зажигая новую сигарету.
— Ты стала слишком много курить, мама!
— Папа совсем не курил, но это его не спасло.
Смущенное молчание присутствующих повисло в воздухе. Энн пожалела о том, что сказала. Она просто пошутила, но теперь чувствовала, что шутка была не из удачных.
— Если бы я не курила и не пила, то, вероятно, потеряла бы рассудок, — попыталась она объяснить свое поведение.
Детям стало, кажется, еще более неловко, и они поспешили вернуться к прерванному разговору.
У Энн создалось впечатление, что, обращаясь к ней, они взвешивают каждое слово, но друг с другом разговаривают очень свободно. Это ее покоробило. Они вообще ни разу не упомянули об отце. Кого они щадят — ее или самих себя?
Она продолжала смотреть на своих детей. Глупо, но мысленно она по-прежнему называет их детьми, хотя они давно уже взрослые. Так она и в могилу сойдет, считая их детьми.
— У тебя такой задумчивый вид, мамочка, — сказала Фей, улыбаясь почти виновато: она только сейчас заметила, что мать не принимает участия в разговоре.
— В последнее время я много размышляю, Фей. Раньше я никогда этого не делала… Иногда у меня просто не было собственного мнения о том или ином предмете, пока я не высказывала его вслух. — Она рассмеялась, машинально передвигая лежавшие перед ней вилку и нож. — Но теперь…
— А о чем ты так упорно думала сейчас?
Энн помедлила, неуверенная в возможной реакции детей.
— Я думала о том, как печально, что мы отошли друг от друга. У меня была семья, дети, а теперь, кажется, вообще никого не осталось.
После ее слов воцарилось напряженное молчание. Питер прервал его.
— Послушай, мама, — запротестовал он, — не надо впадать в сентиментальность! Ведь мы по-
