Пока В. сосредотачивался и пил чай перед тем, как произнести речь, которой, вполне возможно, предстоит стать исторической, Б. заполнил паузу своими рассуждениями.
– И христиане, и мы многое поняли за последние две тысячи лет, – сказал он. – В нашей практической жизни мы давно уже идем с ними по одной и той же дороге, живем по тем же принципам, и, значит, хотим того или нет, – идем к одной цели, даже если не вполне понимаем, в чем она состоит. Нас самих преследуют уже скорее тени призраков, чем сами призраки, нами больше движут эмоции и обидные воспоминания, и я предлагаю заключить с христианским миром священный пакт, например, о Свободе Бога, которому мы обязуемся не навязывать больше собственные толкования его намерений. И подписание этого пакта отметить особо помпезным актом – например, маршем Вашингтон - Иерусалим через Нью-Йорк и Тель-Авив.
– Там, кажется, океан по дороге, – напомнила Баронесса.
– Как-нибудь переплывем, – отмахнулся Б., – было бы желание.
За этой заполненной паузой все как будто забыли о В., и он напомнил о себе покашливанием.
– Собственно, я думаю в том же направлении, – сказал он. – Наш спор с Соседями имеет уж очень линейную форму, в нем просто заложена конфронтация. Я предлагаю вместо прямой линии использовать очень устойчивую геометрическую фигуру – треугольник: такой, какой ставят на дороге позади автомобиля, если нужно сменить проколотое колесо.
– Что это значит? – А. напоминает о себе, раз члены Кнессета коснулись геометрии. Особенно, когда ею пытается манипулировать В., свешивающий ноги со шкалы жизненных установок, в той ее части, которая окрашена А. в предупреждающий желтый цвет. Эта область обозначена им как зона легкомыслия.
– Я предлагаю вернуть в регион крестоносцев, – сказал В. осторожно.
– Организовать орден Крестоносцев-Сионистов? – спросил Б.
– Именно, – ответил автор инициативы. – В конце концов, они ведь тоже часть местной истории. Провозгласить нужно не одно, не два, а три независимых государства – наше, Соседей и Крестоносцев- Сионистов. Ведь в этом споре важны не столько территории, сколько идеи. Если территорий не хватит на земле, можно построить искусственные острова в море, как в Японии.
– Сионовенеция на пол Средиземного моря. У меня тоже есть идеи на этот счет, – сказал Я., – но об этом потом, а тут и в самом деле количество враждующих сторон, – увлекается он идеей В., – возрастет с двух до трех, наступит полная сумятица и неразбериха, и нет более надежного места, чем то, где царят сумятица и неразбериха.
– А для начала, – предлагает Б. к новому плану свои добавления, – в завершение марша Вашингтон – Иерусалим подарить Крестоносцам-Сионистам Назарет, а Соседи подарят им Вифлеем.
– Для начала, как только просочатся в прессу слухи об этом плане, нам нужно будет где-нибудь прятаться, – сказала Баронесса.
– От кого прятаться? – спросил В.
– От всех! – ответила Баронесса с уверенностью.
Я. смеется – средиземноморский климат благоприятно сказывается на способности к воображению.
– Впрочем, – Я. вдруг стал серьезен, – ситуация может и так повернуться, что приглашение христиан-евангелистов в страну станет неизбежностью. Кто знает? Жизнь полна сюрпризов. Сказали бы мне лет двадцать пять назад, что Большевистская Империя может развалиться в одно мгновение, я только посмеялся бы – бетонный шар можно перекатить с места на место, но разрушиться он не может. И вот случилось же. Уж если суждено делить страну с кем-то, что, между прочим, всегда имело место в этих краях, не лучше ли делить ее с теми, кто ждет от этого наступления царства Божьего, чем с теми, кто царство Божье видит в том, чтобы утопить нас в море?
– Вы, между прочим, вели речь о “Боге, труде и свободе”. И как же с первым пунктом, – интересуется Баронесса, – что с Иисусом?
– Движение и свобода божественны сами по себе, – парирует Б. – Нам важно, что путь, нащупанный WASP, как перчатка к руке подошел еврейскому духу. Да и Иисус – он ведь нам тоже не совсем чужой. Ему повезло – его раскручивали Петр и Павел, самое успешное еврейское рекламное агентство всех времен и народов, – поясняет Б.
НАСЛЕДСТВО Я.
Я. думает, что в своей книге он не коснется следующих поколений. Он не станет писать о детях. Детям нужно помочь встать на ноги и рассказать о себе. Свою жизнь они выстроят по собственным правилам, сами расскажут о ней. Так рождаются семейные саги, так движется мир. Так даже, может быть, создаются роды с их историей, гербами, домами, построенными на наследственной земле, даже если этой земли хватает лишь на маленький дом с небольшой лужайкой. Разве для благородства нужен королевский указ? Его растят в себе. Разве для этого нужно состояние? Достаточно неунижения бедностью. Нужно достоинство, нужна независимость, для благородства необходима свобода. Дар свободы и бремя ответственности создают защитные бастионы устойчивости. Устойчивость делает человека беспечным. Здесь много беспечных людей, и этой обретенной беспечностью они ни за что не пожертвуют, считает Я.
ШХУНА ЛЮДЕЙ
Нужно нам попытаться понравиться изысканным европейцам каким-нибудь поэтическим описанием, насыщенным словесными пилястрами и контрфорсами в русском стиле и еврейской манере, решил Я., прочтя хорошую книгу европейского автора и непрестанно размышляя о возможностях политического сближения с Европой. А решив, написал:
(Я. Из неопубликованного)
Здесь, между прочим, никаким постмодернизмом еще и не пахнет и все еще пока понятно. А уже и после этого сочиненного им четверостишия ходил он гоголем, неделю слышать не мог “на холмах Грузии...”. Пресно, говорил. Но грустнел, объясняя свою грусть тем, что стихи в этом плане – вещь ужасно невыгодная. В них слишком много позволено, и потому трудно отличиться. Но зато из самых завалящих стихов можно выкроить совершенно незаурядную прозу. Возьмем что-нибудь попроще. Например, вот это:
