В общем, они отличаются, как вагон его поезда отличается от вагона ее трамвая. Вы составьте мысленно один состав из его поезда и ее трамвая. Выйдет из этого одно оглушенное молчание. В немом изумлении будут они глядеть друг на друга. И вовсе не из-за одного только языкового барьера и старой фронтовой линии. Так, в вагоне господина Е. у людей глаза выпуклые, которые господин Е. любит. А в трамвае госпожи Е. у всех друг к другу претензии, а сама госпожа Е. даже нам не предлагает их полюбить.
А теперь набейте автобус делегатами конференции центра Партии Горячих Патриотов, и автобус этот вставьте в состав между вагоном трамвая госпожи Е. и вагоном поезда господина Е. Молчание при этом немедленно испарится, а озадаченность обозначится. В общем и целом вы получите при этом мыслимую модель многокультурного общества.
– Да мы уж давно поняли, что многокультурное общество вам не по душе, – говорите вы. – А что же вы взамен предлагаете?
– Да ведь мы вам только об этом и твердим, – откуда ни возьмись появляется и всплескивает руками Кнессет Зеленого Дивана, – мы предлагаем сообщество красивых и дружелюбных культур с размытыми и протекаемыми границами. В этом нет никакой идеологии и никакой агрессии. Это простое соображение комфорта, родственного комфорту семейному. Ведь и семьи так любят ходить друг к другу в гости.
– Знаем, знаем, кто в эти протекаемые границы протекает первым. Вольно вам рассуждать, – говорите вы, – а вот слабо вам соблазнить своих собственных сородичей и единоверцев этим вашим национализмом с человеческой мордой? А знаете ли вы, какой был самый популярный анекдот в Америке в 1948 году, когда это самое ваше государство образовалось?
– Знаем, – говорим мы. – Но если хотите, расскажите еще раз, мы ртов никому не затыкаем (не затыкайте и незатыкаемы будете – это наш святой принцип).
– Самый популярный анекдот в Америке 48-го года: “Евреи едут в Еврейское Государство”.
– Ну что нам с вами делать, читатель, если вы вечно правы?
– А уж коль вы сегодня расположены выслушивать наши замечания, то мы вам по-дружески шепнем на ухо, что прямое декларирование ваших идей противоречит законам изящной словесности.
– О боже, как вы беспощадны сегодня. Да ведь вы сами и спросили, что мы предлагаем вместо многокультурного общества.
– А вы не соблазняйтесь, не соблазняйтесь. Мы вас напрямую спрашиваем, а вы нас обиняками, обиняками куда вам нужно подталкивайте.
– Молчим, молчим. За вами, наш собеседник, всегда последнее слово.
– А вот теперь вы к нам бессовестно подлизываетесь.
– ......................................................
– А это зря, вы не в прямом эфире – у вас есть время остыть, подумать и высказать что-нибудь вполне оригинальное.
А тут еще Веничка снова является Я. и говорит ему под руку.
– Это что же это у тебя получается? – вопрошает он. – Меня ты понимаешь и учительницу музыки обхаживаешь, а вот к своему Пастернаку – любви в тебе нет? Я тебе вот что скажу: вы ведь коньяк пьете маленькими рюмочками, и виски у вас в стакане на донышке, да еще с ликером Drambuie для сладости. И у вас там зрелая любовь с воздушными выебонами, а вот в своей национальной идее вы, кажется мне, не так уж тверды, и Жидовское Государство ваше – не таково в наличии, каким оно в ваших снах сухих вам пригрезилось.
– Провалиться тебе, пьянь с коленцами! Что ты ухмыляешься, Дон Жуан из Лобни, Сфинкс непроблевавшийся? Разве ты не знаешь, что нет совершенства без изъяна? Разве блудница твоя не пьет дрянь стаканами, недрами не хлюпает? Разве жизнь не есть то, чего тебе хочется, а не тот суррогат, что у тебя в стакане? Разве мир толкают те, что щупают пальчиками перед тем, как присвоить? Где ты видел, чтобы те, которые все понимают правильно, самой лучшей бабы добились? Разве половины нужно возжаждать, чтобы вырвать три четверти? Разве госпожа Е. и господин Е. (Я. забыл, кажется, с кем спорит) не тем похожи, что каждой буквочкой хотят невозможного? Не оттого ли я вокруг их писаний орбиты вычерчиваю, что писания эти шипят в черных котлах кипящей смолой в холодное туманное утро?
– Ладно... разобиделся, добавь чуть дизиктола (там, у тебя в кладовке) в этот ваш Blue Label из Duty free и выпьем... какая еще смола? Смола – в аду. А что твоя Баронесса думает по поводу смысла жизни? – интересуется Веничка, выпив.
Я. тоже рюмочку в рот опрокидывает, но как ни старается, а чуть-чуть, самую малость, морщится, в ответ на что Веничка чуть-чуть, самую малость, ухмыляется. Я. не призывает Баронессу к ответу, она, скорее всего, от прямого ответа уклонится и скажет что-нибудь в шутку. Чтобы предположить все же ее ответ, Я. непременно должен взором мысленным узреть лицо ее. Он и зрит. А узрев, изрекает:
– Не надо противопоставлять – жизнь есть то, что она есть на самом деле плюс то, чего мы хотим от нее.
N++; ОT СОЦИАЛИЗМА K МНОГОКУЛЬТУРНОМУ ОБЩЕСТВУ
Хоть и совсем неактуальна тема социализма в Еврейском Государстве, о нем порой вспоминают с нежностью. Без пламенного порыва его и искренней самоотверженности не было бы, наверное, и самого государства.
– Грустное это дело – социализм, – вздыхает Кнессет.
– Несоциализм хорош, когда трудности позади, – неожиданно вставляет А., вспомнив свои метлу и совок.
Вспоминают и Я. с Баронессой о том, как шутили они над собой в те первоначальные времена безработицы после приезда, когда рассказывали друг другу о том, как зреет в них пролетарская ярость, растет чувство классовой ненависти. Как-то Баронесса устроилась на резку салатов в Бней-Браке. Оттуда она принесла восхищенный рассказ о пожилой арабке, голыми руками достающей овощи из кипящего масла. Знакомый с детства пафос пролетарского интернационализма жарким огнем кузницы, где собрались революционеры-подпольщики, хлестнул из ее рассказа. На третий день ее поставили на чистку рыбы. Четвертого дня не было. Баронесса на работу не вышла.
– А почему ты тогда сбежала? – спросил Я., смеясь.
– Трудно было, – Баронесса скорчила виноватую рожицу, и все рассмеялись.
Б. представляет справку об истории социального эксперимента.
– Были разные голоса вначале, – говорит он. – “Не так уж это ново, – говорил один голос, – загляните хотя бы в монастыри, там есть и бедность, и аскетизм, и дисциплина, и иерархия жестче, чем та, к которой вы привыкли”. Рабочее Дело породило убожество везде, где оно победило. Чтобы оценить действенность дезодоранта, стоит применить его утром только с одной стороны, а вечером протестировать обе. Две Германии и две Кореи словно созданы были Провидением по Социальным Вопросам для чистоты научного эксперимента. Сентенцию Бисмарка о том, что идею социализма неплохо было бы опробовать на какой-нибудь стране, которую не жалко, часто с мазохистским упоением вспоминали в Российской Империи времен Перестройки. Но Провидение, не желая уступать в чувстве юмора “железному канцлеру”, самый чистый эксперимент на его стране и поставило.
– А как же Скандинавия? – спрашивает Котеночек?
– А что Скандинавия? – отвечает Я. – В Скандинавии – социальная Скандинавия, а не скандинавский социализм. Это так же, как с религией, – любая идеология, напяленная на национальное тело, принимает контуры этого тела.
На этом исчерпывается социальная тема в уважаемом Кнессете.
– Эксперимент с коммунизмом можно считать завершенным, и вот, умудренный опытом, я говорю:
