— Ах, это все объясняет! Они все оборачивают против Пола!
— Вы можете их за это укорять? Не говоря уже о том, что он сделал с их отцом, он ухитрился заставить их уехать из страны. Они попали под суд за уклонение от уплаты налогов. Пол подстроил это, когда они попытались возобновить расследование по делу Сальседо — они откуда-то выкопали некую секретаршу, которая видела секретный доклад на письменном столе у Пола, тот же, естественно, всегда клялся, что никогда не видел доклада, составленного Теренсом О'Рейли. Как бы то ни было, Пол в конце тысяча девятьсот двадцать второго года возвратился из Европы, чтобы положить конец этим неприятностям. Он подкупил секретаршу, и она заявила, что получила от братьев Да Коста взятку за свои показания. Дело было закрыто. А потом Пол потребовал от Службы внутренних доходов высылки Стюарта и Грэга из города.
— Пол не мог это сделать! — воскликнула я, но понимала, что мог. Я постаралась придать твердость своему голосу: — Этого не смог бы сделать даже Президент!
— Сильвия, нет ничего, что было бы не под силу вашему мужу. Он так колоссально богат и так дьявольски могуществен, что может купить все, а если может купить, то может и добиться всего, чего захочет. Ему благоволят все чиновники в правительстве. Стоит ему сказать пару слов по телефону, и все будет так, как ему нужно.
Я перешла к обороне, что мне всегда помогало, когда я чувствовала в себе раздвоенность в оценке могущества Пола.
— Но Пол честный человек. В основе всей деятельности инвестиционных банкиров лежит их честность. Все банкиры заявили об этом Антермэйру на процессе Пуджо.
Брюс пожал плечами по поводу этих давних показаний 1912 года.
— Я не могу говорить обо всех инвестиционных банкирах, а говорю только о Поле и отлично знаю, что не существует закона, который мог бы с ним справиться, сам факт его процветания является насмешкой над американской демократией. Как вы думаете, почему я стал приверженцем коммунизма? Да потому, что мне не нравится не только частная жизнь Пола, но и его общественная жизнь. Я считаю преступлением тот факт, что дельцы, подобные Полу Ван Зэйлу, могут сделать себе полмиллиона долларов путем простого рукопожатия на Уолл-стрит, тогда как люди либо мрут от голода на сельскохозяйственном Юге, либо вкалывают на промышленных предприятиях севера!
— Я не собираюсь вести с вами политические споры, Брюс. Я всего лишь хочу возразить вам по поводу братьев Да Коста. Если предъявлялось ложное обвинение в уклонении от налогов, почему бы им было не остаться в стране и не опровергнуть его?
— Выбор был лишь между тем, чтобы начать судебный процесс с риском угодить за решетку, или уехать на превосходное ранчо в Мексике, с гарантированным годовым доходом. Грэг и Стюарт не были богаты — большую часть своей собственности Джей оставил пятой жене — и такая жизнь вполне могла их привлечь.
— Но как же все-таки вам стало известно, что Пол купил для них ранчо в Мексике?
— Мне об этом сказал Грэг.
— Я не верю Грэгу Да Коста! — заметила я, надевая перчатки, или по крайней мере пытаясь это сделать. У меня тряслись руки.
— Сильвия… о, простите меня. Я не хотел вас расстраивать, правда не хотел. Но ваш муж опасный человек, и, если бы вы оставались в неведении относительно этого, я просто не мог бы видеть, как он лжет вам точно так же, как и всем другим. Хорошо ли вы его знаете, Сильвия? Достаточно ли хорошо, чтобы понимать, что вы слишком хороши для него?
— Брюс…
— Не позволяйте ему обращаться с вами так, как он обращался с моей матерью, Сильвия. Не позволяйте ему постоянно лишь брать, брать и брать, пока в одно прекрасное утро вы не увидите, что у вас ничего не осталось.
Я наконец справилась со своими перчатками, и хотя теперь уже лихорадочно искала глазами официанта, мне это долго не удавалось, потому что лицо его мне не запомнилось. Меня охватило желание как можно скорее вырваться из этой роскошной предвоенной атмосферы, звеневшей вальсами Штрауса.
Официанта обнаружил Брюс, и сам оплатил счет.
— Наверное, вы ругаете себя за то, что захотели со мной поговорить, — сказал Брюс, провожая меня к выходу. — Простите меня.
— Вы действительно так думаете? — спросила я, стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно и приятно. — Что ж, если вы действительно чувствуете себя виноватым, приходите к нам с Грейс в сочельник выпить чашечку яичного коктейля.
— Но я… — неловко отвечал Брюс, — я… Хорошо. В котором часу?
— В шесть тридцать. И, пожалуйста, не дерзите Полу. Я не надеюсь на то, что вы задержитесь больше, чем на десять минут, ведь вы наверняка будете торопиться к кому-то в гости.
— Не могу ли я спросить вас, кому это нужно? Не думаю, чтобы этого очень жаждал Пол.
— Это нужно мне. Как расплата за то, что вы повторяете все эти грязные слухи, пущенные братьями Да Коста после смерти Джея. И это нужно Полу. Он озабочен всем этим, Брюс, и я говорю это потому, что знаю его лучше вас. Нужно и вашей матери, потому что я догадываюсь, как огорчает ее ваша с Полом отчужденность друг от друга. И, наконец, вам самому: я не думаю, чтобы вы смогли жить в мире с самим собой, не помирившись с Полом.
— Не хотите ли вы сказать, что я невропат?
— Я не понимаю всех этих модных современных терминов. Я просто думаю, что вас будет тяготить размолвка с Полом, и хотела бы дать вам обоим шанс разобраться во всем этом хладнокровно. Только и всего.
— У меня никогда не будет покоя, Сильвия.
— В шесть тридцать, в сочельник, Брюс. Не забудьте, — повторила я и быстро зашагала от него по ступенькам подъезда отеля.
В тот вечер Пола не было дома, и, хотя я собиралась написать несколько писем, я этого не сделала, рано улеглась в постель, а когда пробило двенадцать, все еще думала о Брюсе. Из сказанного им меня неотвязно преследовали два факта. Первый — что братья Да Коста оказались причиной возвращения Пола из Европы, а второй — что Элизабет, эта спокойная, исполненная чувства собственного достоинства, умевшая держать себя в руках Элизабет, проплакала всю ночь, узнав о моей помолвке с Полом. Было трудно понять, какое из этих двух открытий волновало меня больше, но обоих вместе оказалось больше чем достаточно, чтобы лишить меня сна.
Я не сомкнула глаз до рассвета.
Я никогда не принимала всерьез истерических обвинений братьев Да Коста, но слова Брюса о том, что Пол вернулся домой из-за каких-то интриг братьев Да Коста, замкнули для меня неприятное кольцо истины. Теперь я понимала, размеры этой опасности были так велики, что Пол оказался вынужден вернуться из Европы. Но если верить сказанному Брюсом, нужно было и признать, что у Пола было что скрывать от меня.
У меня ушло некоторое время на то, чтобы найти для себя какое-то объяснение, которое позволило бы мне считать Пола невиновным, и в конце концов я его нашла. Был ли он виноват, или же нет, Полу было необходимо подавить всякий намек на скандал, потому что иначе банк никогда не выбрался бы из истории с аферой Сальседо. Любая бессмысленная ложь могла быть опасной для Пола, и братья Да Коста, отличавшиеся непорядочностью, могли бы воспользоваться ситуацией в своих собственных целях. Часов около двух ночи я пришла наконец к мысли о том, что широко известная плохая репутация братьев Да Коста позволяет мне скорее заподозрить их во лжи и вымогательстве, нежели Пола в том, что он подстроил аферу с Сальседо, чтобы разорить их отца.
Я не верила бессмысленному утверждению Брюса о том, что Пол всегда ненавидел Джея, так как не видела причин для такой упорной ненависти. В ранние годы они мало виделись, и если бы между ними и был какой-то драматический конфликт — например, из-за женщины, — кто-нибудь наверняка давно рассказал бы мне об этом. Я допускала, что они могли иметь что-нибудь друг против друга в юности, и эта
