сентября вернулась из Бар Харбора в Нью-Йорк, мой светский календарь был буквально забит всевозможными делами, и мне едва удалось выкроить свободный вечер, чтобы поговорить с Брюсом.
Мы договорились встретиться в чайном зале «Плазы», и через три дня я под его стеклянным куполом приступила к миротворческой деятельности. В полумраке зала над нами изящно свисали листья пальм, а небольшой оркестр играл венские мелодии. Официант подал чай.
— Разумеется, речь пойдет о вашей ссоре с Полом накануне свадьбы, — заговорила я, обменявшись с ним обычными приветствиями.
Брюс вздохнул, провел по своим густым волосам рукой, запустив в них пальцы, и, сняв очки, стал протирать их носовым платком сомнительной чистоты.
Одет он был, как обычно: твидовый костюм, с довольно неприятным галстуком в красный горошек. Одна из манжет была испачкана чернилами. Выглядел он рассеянным ученым-педантом, с оттенком богемности.
— Сильвия, я не думаю, чтобы разговор на эту тему был полезным. Если вы рассчитываете на полное театральное примирение, со слезами радости с обеих сторон и под аккомпанемент пианино, в лучших традициях кинематографической мелодрамы, то вы просто попусту тратите время.
— Что вы скажете о небольшом коктейле в сочельник? Без слез, без звуков пианино, без всякого шума? Я приглашу человек десять, и мы выпьем традиционный яичный коктейль.
— Просто ужасно, что вы меня не понимаете. Между Полом и мною все кончено. Я двенадцать лет, ради матери, старался поддерживать впечатление, что мы — друзья, но в дни свадьбы понял: я не могу продолжать этот фарс только для того, чтобы она была довольна. Да и так ли уж в действительности был огорчен Пол? Его, конечно, это не удивило. Он, несомненно, понимал, что между нами не могло быть честного разговора после того, как я говорил с ним семнадцатилетним юнцом.
— Да, Пол рассказал мне о том разговоре.
— Рассказал? — вспыхнул Брюс. — Бьюсь об заклад, что он рассказал вам не все. — Он посмотрел мимо меня, когда оркестр заиграл «Сказки венского леса», и, понимая, что он больше ничего не скажет, я почувствовала себя обязанной добавить:
— Он сказал мне, что сцена была ужасная.
— Мы поссорились. — Неожиданно он впился в меня глазами. — Мы говорили о вас.
— Обо мне? — в удивлении посмотрела я на Брюса. — Не понимаю.
— Когда мне было семнадцать, шел тысяча девятьсот двенадцатый год, Сильвия. Был апрель тысяча девятьсот двенадцатого года.
— Когда состоялась наша помолвка с Полом?
— Вот именно. Я пришел на Уиллоу-стрит — это было еще до слияния, и поэтому Пол находился в своем старом офисе, по адресу Уиллоу-стрит, девятнадцать, и потребовал, чтобы он аннулировал помолвку с вами и женился на моей матери.
Я молча глотнула чаю.
— Продолжайте.
— Вы не рассердитесь? Я не хочу ссоры с вами, Сильвия…
— Продолжайте, Брюс.
— Хорошо… — Он взял чайный кекс и раздавил его быстрым нервным движением пальцев. По залу разливались звуки финала «Сказок венского леса» в новой бурной интерпретации. — Мать несколько месяцев не оставляла надежды выйти замуж за Пола. Она сама говорила мне об этом совершенно откровенно. Говорила, что знала о его намерениях жениться снова и была убеждена: в конечном счете он поймет — она одна из всех женщин была бы вполне подходящей ему женой. Но когда я спросил ее, почему бы ей не потребовать немедленно развода с Эллиотом и не сказать Полу о своем желании, она ответила: нет, она не может этого сделать, это сразу отнесло бы ее к той категории женщин, которые охотились на него, тогда как в основе ее успеха у Пола всегда было то, что она никогда не оказывала на него никакого давления. Ну, вы же знаете, что произошло потом. Она, разумеется, знала о вас, но никогда не думала, что он на вас женится. Говорила, что вы слишком молоды и неопытны, Полу же нужна вполне зрелая женщина, а не наивная девушка. Видите ли, Пол бывал у нас той зимой, когда встречался с вами, и… — простите, мне, наверное, не следовало говорить об этом.
— Дорогой Брюс, пусть вас это не смущает… Я прекрасно знала о том, что его связь с вашей матерью продолжалась как до, так и после женитьбы на мне. Но что же сделала Элизабет, когда услышала о нашей помолвке? Может быть, она устроила Полу ужасную сцену?
— Боже мой, да вовсе нет! Мать слишком горда для этого. Она поздравила его и выразила надежду, что он будет очень счастлив. Потом ушла в свою комнату и проплакала всю ночь. Эллиота, слава Богу, дома не было, я же после этой бессонной ночи не мог больше выносить ее страданий и отправился в деловой центр переговорить с Полом. Разумеется, разговор окончился полной неудачей. Он просто сказал мне: я слишком молод, чтобы понять его отношения с матерью, и я все разрушил, цепляясь за проблему отцовства и пытаясь убедить его прислушаться к моим словам… Какая ошибка! Вопрос о его женитьбе был забыт, и мы до изнеможения выясняли, кем же я все-таки был. Однако когда он наконец перестал утверждать, что не несет за меня ответственность и что он ничего не обещал моей матери, он поднялся вместе с вами на борт своей яхты и вы отплыли на запад. Счастливый конец!
— Мне кажется, Пола страшно мучает тот разговор с вами, Брюс, — осторожно проговорила я, — но он искренне убежден, что ему следовало быть честным с вами. Я уверена, вам известно, как он щепетильно честен.
— Честен? Ван Зэйл? Боже мой, да он величайший лжец в городе! Чего стоил весь этот вздор о том, в каких уникальных отношениях он был с моей матерью… вся эта брехня о том, как он любил меня! Он третировал мать как шлюху, наш дом воспринимал как бордель, а меня как собачонку, которую можно выдрессировать для выполнения всяких трюков. Ему не было до меня никакого дела! Когда я встал на его пути и устроил утомительную сцену, он воспринял меня не больше чем надоедливую муху, которую можно просто смахнуть с дороги. Год за годом он делал вид, что он мой отец, а потом, нате, пожалуйста: «Нет, виноват, мы не родственники, не могу ли я вас подвезти?» Я больше не забавлял его, и он меня откинул — и точно так же поступил с моей матерью. Годами она слушала его песни о том, что была самой главной женщиной в его жизни, а потом, пожалуйста: «О, не думаю, чтобы я впредь когда-нибудь лег с вами в постель. До свидания. Увидимся как-нибудь…»
— Я не переставала удивляться, почему их связь оборвалась так внезапно, — попыталась я отвлечь Брюса от его боли, сместив фокус нашей беседы.
Мне было тяжело видеть его страдания. Лицо его побледнело, на лбу выступил пот, а выронившие раздавленный кекс пальцы плотно переплелись в мучительной судороге.
— Сыграла свою роль и смерть Викки, — продолжал Брюс. — Все началось с момента, когда мать сообщила Полу о ее смерти. Мать никогда потом об этом не говорила, а тогда сказала лишь, что знает Пола слишком хорошо, чтобы понять — их связь продолжаться больше не может.
Я была в недоумении.
— Бога ради, что она имела в виду?
— Думаю, она поняла, каким он был лжецом, — ответил Брюс. — Думаю, она догадалась, что, хотя Пол и говорил, что они лучшие друзья с Джейсоном де Костой, он ненавидел его и намеревался его разорить. После смерти Викки он был на это вполне способен.
— Но это неправда! Вы говорите, что Пол ненавидел Джея еще до смерти Викки?
— Когда моя мать познакомилась с Полом, — продолжал Брюс, — ей был двадцать один год, а ему двадцать два. Он говорил ей, что единственным на свете человеком, с которым он когда-нибудь сведет счеты, был молодой банкир с Уолл-стрит, по имени Джейсон Да Коста. Позднее она думала, что он отказался от этого намерения, в особенности когда одобрил брак Джея с Викки, но…
— Не думаете же вы…
— Я думаю, что у Пола ушло двадцать пять лет на то, чтобы дождаться аферы Сальседо и осуществить давно задуманную месть.
— Брюс, но это же самая ужасная клевета! — я попыталась подняться со стула, но почувствовала себя словно приклеенной к нему. — Как вы могли этому поверить?
— Я знаком с братьями Да Коста.
