Холодная

глазами в зеркало, потом сошла вниз. Она не стала завтракать — не было аппетита.

Теодор уже ждал ее. Он безукоризненно вежливо поклонился. Глаза его были пусты. Они молча доехали до места. Все было в порядке, без проблем. Эти поля почти не пострадали от наводнения. Только один дом нуждался в починке. Теодор в упор взглянул на жену. Она еле заметно кивнула. Только после этого лорд Эшли сказал: «Я пришлю материал.»

Они ехали молча.

— Ты придешь ко мне в спальню? — вдруг спросила Эмма.

— Как угодно вам, миледи. Только вдруг я окажусь не способен? Это пугает меня. Вдруг вы в наказание за это откажетесь оплатить некоторые счета?

Голос его был резок и холоден. В нем сквозила насмешка.

— Это ни на что не повлияет, — сказала Эмма.

— Тогда позвольте мне не приходить, миледи.

«Миледи. Он называет меня миледи, хотя раньше всегда была мадам. И он не хочет меня. Если бы у него был выбор, он отказался бы.»

— У тебя нет выбора, — сказала она.

Он остановил лошадей и пристально посмотрел на нее.

— Я не приду.

— Придешь, — надменно возразила она, и он знал, что сделает все, пока в ее руках власть над его поместьем.

— Хорошо, приду, миледи. Только не ждите от меня слишком многого.

— Не буду, — повела она плечом.

Эмма закончила прихорашиваться. Расчесала и распустила волосы по плечам. Вымылась и надушилась. Подкрасила губы и глаза. Отыскала самую распутную сорочку и полупрозрачный пеньюар.

Он постучал.

— Войди, — ответила она.

На Теодоре был только халат. Он оглядел спальню, в которой жил почти полтора года. Она превратилась в женскую обитель и пахла духами. Хоть бывали моменты, когда сама Эмма ему нравилась, ее духи были приторными и неприятными ему. Сейчас он порадовался, что она воспользовалась ими. Он вовсе не желал быть соблазненным ею. Но на что способна эта злобная женщина, если он окажется не способен?

Совершенно очевидно, что Теодор не желал проявлять инициативу. Он стоял около двери, даже не пытаясь подойти к ней.

— Подойди ко мне, — приказала она. Теодор подошел. Он был мрачен, и казался рассерженным темным ангелом, призванным уносить на небо души грешных. А значит, и ее.

Они были почти одного роста, и Эмма смотрела ему прямо в глаза.

— Поцелуй меня, — сказала она.

Теодор собрался с духом, чтобы не послать ее куда подальше, и склонился к ее губам. Механически он делал какие-то движения, напоминающие поцелуй, и старался ни о чем не думать и не вдыхать приторный запах духов. Это ему не удавалось. «Как можно назвать мужчину, продающегося за деньги?» — думал он.

Эмма отстранилась.

— Достаточно.

Что-то было не так. Ей и раньше не нравилось все, что было связано с постелью, но этот поцелуй… Раньше она по крайней мере всегда знала, что желанна. Теперь она не могла этого сказать.

Теодор неотрывно глядел на Эмму. Если бы он возжелал ее, все было бы проще. Но он совсем, ни капельки не хотел ее. Он хотел быть как можно дальше от этой спальни и от этой женщины.

— Разденься, — сказала она. На скулах у Теодора заиграли желваки, но он промолчал. Потом снял халат и бросил его на пол. Руки его расслабленно висели вдоль тела, а он пристально смотрел на нее. Что ж, теперь она могла видеть, что поцелуй не произвел на него никакого впечатления.

Весь ее прошлый опыт говорил, что мужчины любят обнаженное женское тело.

Она встала перед ним и медленно сняла пеньюар, бросив его на пол. Теодор не отрываясь следил за ней, а она — за ним. Потом стянула через голову сорочку. И вот они стояли обнаженные друг перед другом, но ни один не подходил ближе. Теодор окинул ее быстрым взглядом, и она заметила выражение неприязни, промелькнувшее на его лице. Сердце ее упало. И дело не в ее теле. Пусть ей двадцать восемь, но она знала, что выглядит великолепно, как в юности. Только груди чуть полнее.

Она вспомнила разговор, подслушанный, казалось, вечность назад.

«…Это имеет большое значение! Я не привык, как ты, валиться в постель с первой встречной,» — сказал тогда Теодор. И он не хотел ее. Что она могла с этим сделать?

Эмма подошла к нему, прижалась всем телом и закинула руки ему на плечи.

— Обними меня и поцелуй, — тихо сказала она. Теодор послушно положил руки ей на талию и снова поцеловал — совершенно бесстрастно, как и в первый раз. Она вдруг вспомнила, как он целовал ее в первую брачную ночь. Тогда тоже не было страсти, но была какая-то странная настойчивость, какая-то цель в его ласках. Он хотел возбудить ее. Теперь он этого не хотел.

— Ласкай меня, чтобы я желала тебя.

Он отстранился и посмотрел на нее как на сумасшедшую. Она ждала, но он не спешил исполнить очередной приказ, лишь разглядывал ее как какое-то диковинное чудовище. Он бы, может, и выполнил этот приказ, если бы… Если бы хотел ее хоть чуть-чуть. Но он совсем не хотел ее.

— Чего ты ждешь?

— Чуда, — медленно ответил он и хрипло рассмеялся. Но он не был пьян, как тогда на лестнице.

Эмма резко отвернулась от него и, подхватив пеньюар с пола, набросила на себя.

Странный смех Теодора наконец прекратился.

— Убирайся, — тихо сказала она.

— Как пожелаете, миледи, — с легкой насмешкой ответил он. Эмма лишь слышала, как он поднял с пола свой халат и вышел за дверь.

Он унизил ее. Специально или нечаянно — она понятия не имела. Он вроде слушался ее, но… но он ненавидел ее.

Теодор удовлетворенно улыбнулся, добравшись до собственной спальни. Собственное тело не предало его, чего он так боялся. Его тело тоже не хотело ее, как и его разум. Непонятно, чем это обернется для Эшли-парка и для него самого, но все-таки Теодор ликовал, что оставил ее ни с чем. Какое счастье, что он не женщина и его невозможно «взять» против его собственного желания. Какое счастье, что ее любимые духи вызывают в нем тошноту! Какое счастье, что Эмма не догадалась напоить его чем-нибудь возбуждающим! Ему показалось, что она даже не подозревает, что это возможно.

Странно, что она пошла за этим к нему, а не к одному из ее многочисленных любовников. Вероятно, он был для нее вызовом: как, собственный муж — и меня не хочет?! Он мог бы поклясться, что и она его не хочет, но вызов… Если бы она его хотела сама, может, он и не устоял бы. Если бы она приласкала его, задавшись целью возбудить его и непременно сделать это, неизвестно, устоял бы он. Вряд ли. Но Эмма на удивление легко сдалась.

Подивившись странностям женской натуры, Теодор спокойно уснул.

Проснувшись рано утром, он сразу вспомнил все — и унизительные мольбы на коленях, и странное соблазнение, — но чувствовал себя легко и свободно, несмотря ни на что. Быстро одевшись, он легко сбежал вниз, вышел из дома и направился к конюшням. Его выносливая верная лошадка фыркнула, приветствуя хозяина. Он погладил ее, пожалев, что забыл угощение, но пообещав, что угостит ее позже. Лошадь грустно вздохнула, но возражать не стала.

Теодор оседлал ее и вскочил в седло.

Но он не обратил внимания, что одной лошади в конюшне уже нет — той, на которой обычно ездила леди Эмма.

Они выехали навстречу друг другу на повороте в парке, и оба остановились, неприятно удивленные этой встречей. Теодор оправился первым.

— Миледи, — кивнул он ей любезно и холодно, с едва уловимым налетом презрения. Она молча