— Тебе нравилось?
— Нет.
— Твой муж любил жестокие игры в постели?
— Да.
Как странно… Его демону это вовсе не понравилось. Раньше ему было все равно, кто касался и кто бил его женщину раньше. Теперь же он ревновал, судя по всему. Граф коротко усмехнулся, встал перед ней.
— Протяни руки, — приказал он. Женщина протянула ему руки, сложенные друг с другом запястье к запястью. При этом продолжала смотреть перед собой. Хорошо обучена. Он связал ее запястья. Она опустила руки. Граф расстегнул брюки, выпростав свое орудие.
— Умеешь? — спросил он, касаясь твердым стволом ее губ.
— Да.
— Покажи.
Она мягко обхватила его губами. Сначала лишь головку. Со второго раза — почти весь ствол. Не поднимая рук, она ласкала его лишь губами. О да, она действительно умела это делать. Несколько минут он наслаждался ее ртом, потом отошел. Где-то в ящичке у него был «французский конверт».
Некоторое время ушло на поиски. Вернувшись, он обнаружил ее в той же позе, в которой оставил. Женщина была идеально послушной.
— Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Французский конверт. Надевается на член перед соитием, чтобы женщина не забеременела. Смотри.
Перед ее глазами он медленно раскатал конверт на всю свою длину и завязал веревочку. Повинуясь его приказу, она внимательно смотрела.
— Дай мне руки.
Он протянула ему связанные запястья. Он потянул за них, принуждая ее двигаться к кровати. Она не встала с колен. И он знал почему — потому что он не приказывал этого. Он заставил ее лечь грудью и животом на кровать и вытянуть руки вперед. Сам зашел сзади, раздвинул ее ноги, встал между ними. Некоторое время разминал ее вход пальцами. Никогда не был любителем причинять своим партнершам лишнюю боль. Потом овладел ею. Она вздохнула, на короткое мгновение напряглась, потом расслабилась. По-прежнему не шевелилась. Граф дал себе волю и очень быстро кончил.
Тьма внутри удовлетворенно и радостно расплылась. «Может быть, еще?» — спросил похотливый зверь внутри. Да, ему было мало одного раза. Граф понял, что ему будет мало одной ночи с этой женщиной. Абсолютное послушание. Давно он не встречал такого. Шлюхи, которым он платил, горели желанием отработать свой гонорар и злили его своими предложениями и поползновениями. А эту женщину он, пожалуй, оставит у себя на некоторое время. А вот достойна она или нет того, чтобы он потратил двенадцать тысяч фунтов на то, чтобы выкупить ее дом, ему еще предстоит выяснить.
Он убрал «конверт». Женщина продолжала лежать на кровати в той позе, в которой он оставил ее. Он развязал ее руки.
— Надень свою сорочку.
Когда женщина оделась, он подал ей сто фунтов. Она вопросительно глянула на него.
— Ты честно заслужила, — сухо пояснил он. — И, пожалуй, я не против твоего… общества… и в дальнейшем.
В ее глазах засветилось облегчение.
— Двенадцать тысяч пока не обещаю, но несколько сотен фунтов в твоем положении тоже не будут лишними, так?
Она нехотя кивнула.
— Останешься в моем доме. Займешь смежную с моей спальню.
По ее лицу скользнула паника.
— Я могу остаться сегодня, но у меня есть сын. Я бы не хотела расставаться с ним надолго.
Некоторое время он обдумывал ее слова.
— Я могла бы приходить по ночам.
— Нет, меня это не устраивает, — он уже успел вообразить, как приятно будет играть с ней утром, в столовой. — Если ты можешь поручиться, что твой сын не доставит мне хлопот, пусть живет в моем доме вместе с тобой.
Она нервно сглотнула и ничего не ответила. Ему казалось, он понял причину ее замешательства.
— Я не любитель малолетних. Уж тем более, не люблю мальчиков. Даю слово, в этом доме твой мальчишка будет в безопасности.
Она все равно не отвечала.
— Что тебя пугает? — потребовал он ответа.
— Ничего. Я согласна.
Как же, «ничего». Он даже почти поверил. Осталось выяснить последнее.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Джоанна Лэнгфорд.
Это имя ему ни о чем не говорило. Значит, она не принадлежит к высшему обществу.
Утром у него были кое-какие дела. Он отправил своих людей собрать всю возможную информацию о его ночной гостье, ее муже и о том человеке, которому достались расписки покойного Лэнгфорда.
Джоанна же расплатилась со слугами в своем доме деньгами, полученными от графа, отпустила их в отпуск на неопределенный срок, взяла сына и приехала в особняк графа. Она опасалась пренебрежительного отношения со стороны его слуг, но те, как ни странно, вели себя по отношению к ней уважительно, хотя Джоанна могла бы поклясться, что им прекрасно известно, что отныне она — любовница их господина. Любовниц обычно селили в отдельном доме, и, честно говоря, Джоанна не виделани одной причины не остаться в своем собственном доме, а граф приходил бы к ней с визитами. Конечно, у графа была весьма сомнительная репутация, но уж селить любовницу в семейном особняке — это слишком скандально. Лично ей было все равно. Она не собиралась вращаться в высшем свете, и скандал ей не нанес бы никакого вреда.
Ее шестилетнему сыну граф отвел комнату в другом крыле, не там, где располагались его, а теперь и ее, покои, но и не на этаже для слуг.
Вечером он вновь призвал ее в свою спальню. Он, правда, предполагал, что одним из возможных исходов будет ее бегство. Прихватит что-нибудь ценное из его особняка и сбежит. Но она осталась. Слуги доложили ему, что мальчик со своей няней занял отведенную ему комнату, Джоанна заселилась в спальню графини.
Сведения, которые его слуги смогли раздобыть о Джоанне за один день, мало что проясняли. Самым интересным был такой вот слух: сэр Лэнгфорд во всеуслышанье заявлял, что ни одна самая хорошая шлюха в Лондоне не сравнится в мастерстве с его женой, ибо он смог очень хорошо обучить ее. Умер баронет тоже довольно загадочным способом: свалился с лестницы и сломал себе шею. Шлюхи, которых Лэнгфорд, любивший разнообразие, посещал, жаловались на его жестокость и слишком непомерные требования. Граф и сам видел прошлой ночью следы жестокого обращения на спине Джоанны. Так что даже если жена и поспособствовала смерти своего благоверного, он не собирался осуждать ее за это. Расписки Лэнгфорда оказались в руках человека, вполне сравнимого по жестокости с покойным. Граф не мог допустить, чтобы тот получил власть над Джоанной. Она теперь принадлежала ему. Как долго — неизвестно, но в любом случае он решил освободить ее от этого дамоклова меча. Он мог позволить себе потратить и больше на любовницу.
Готовясь к вечеру, он приобрел несколько метров белых и черных шелковых лент и раздобыл тонкую веревку. При одной мысли же о плети или розге почувствовал такое отвращение, что сам удивился. Но, впрочем, ему легко удавалось возбуждаться при одной только мысли о ее сверхпокорности, так что дополнительных «игрушек» здесь и не требовалось.
Это был первый вечер их нового соглашения.
