В тот день на Елисейских Полях был большой военный парад!
Со дня этого солнечного праздника пролетело десять лет. Те же звуки, те же голоса, тот же хмель. Однако в тот день что-то приглушало шумное народное ликование. Какая-то тень омрачала взоры. Обязательные для парада залпы с крыши Пританея на этот раз сопровождались отдаленным рокотом орудий наших фортов. Прислушиваясь к эху, народ пытался уловить — не слышны ли уже ответные выстрелы приближающихся вражеских орудий.
Правитель проезжал, расточая улыбки и отдаваясь на волю своего прекрасного иноходца. Народ, ободренный и полный доверия, которое всегда внушает ему безупречная выправка, распевал патриотические песни, перемежая их чисто военными приветствиями, славившими этого солдата.
Но слова прежнего безумного восторга толпы теперь изменились; народ в волнении выражал свои нынешние чаяния:
— Да здравствует Республика!
А поодаль, возле священного порога, по-прежнему раздавался одинокий голос Лазаря. Выразитель затаенных мыслей народа ничуть не изменил свою извечную суровую жалобу.
Оставаясь и на этом празднестве искренним, он обращал к небесам угасшие глаза и время от времени взывал, как бы убеждая:
— Сжальтесь над несчастным слепцом, сделайте милость!
В тот день на Елисейских Полях был большой военный парад!
Мы выдержали девять лет с того дня, освещенного мглистым солнцем.
Все те же крики! Все тот же лязг оружия! То же ржание коней! Только все глуше, чем в прошлом году, хотя и так же крикливо.
— Да здравствует Коммуна! — возглашал народ, и ветер подхватывал эти крики.
А голос вековечного Избранника Невзгод в отдалении, у священного порога, по-прежнему твердил свой напев, выражавший неизбывную мысль народа. Подняв голову к небу, он в сумраке стонал:
— Сжальтесь над несчастным слепцом, сделайте милость!
А два месяца спустя, когда при последних отзвуках набата генералиссимус регулярных войск государства проводил смотр своим двумстам тысячам винтовок, увы, еще дымившимся после прискорбной гражданской войны, устрашенный народ кричал, наблюдая, как вдали пылают здания:
— Да здравствует маршал!
В сторонке, возле спасительной ограды, все тот же неизменный Голос, голос людских Невзгод, привычно и скорбно молил:
— Сжальтесь над несчастным слепцом, сделайте милость!
И с тех пор, из года в год, от парада к параду, от возгласов к возгласам, какое бы имя ни выкрикивал народ в своих приветствиях, — те, кто внимательно вслушиваются в земные голоса, всегда различают в разгар революционных восторгов и воинственных празднеств далекий Голос, Голос
Непреклонный патриарх Братства, всеми признанный носитель физической слепоты, будучи невольным посредником, не перестает молить о божественном милосердии для своих духовных собратьев.
И когда Народ, опьяненный фанфарами, перезвоном колоколов и залпами орудий, одурманенный льстивыми выкриками, тщетно пытается под любыми лживо-восторженными словами скрыть от самого себя свои истинные чаяния, Нищий, обратив лицо к Небесам, воздев руки, встает во весь рост в окружающей его великой тьме, у вечного порога Церкви, и по-прежнему пророчески возглашает горькую истину, звучащую все жалобнее и жалобнее, но восходящую за звездные пределы:
— Сжальтесь над несчастным слепцом, сделайте милость!
Перевод Е.Гунста
РЕКЛАМА НА НЕБЕСАХ
Посвящается Анри Гису
Eritis sicut Dii[3].
Хоть это покажется странным и вызовет усмешку у человека делового, но речь идет о Небе! Однако оговоримся: о небе с точки зрения чисто практической, промышленной.
Некоторые исторические явления, в наше время научно доказанные и объясненные (или почти объясненные), например: лабарум императора Константина, кресты на облаках, отраженные снежной равниной, явления рефракции над горой Броккен, северное сияние в полярных странах — чрезвычайно заинтересовали, можно сказать, вдохновили ученого инженера из южных провинций, г-на Грава, и у него несколько лет назад созрел блистательный проект: извлечь пользу из обширных пространств ночного неба, словом, поднять небеса на уровень современной эпохи.
В самом деле, какой нам прок от лазурного небосвода, на что он годен? Лишь на то, чтобы тешить болезненное воображение пустоголовых
мечтателей. Разве не заслужит права па благодарность общества и, скажем прямо, на восхищение Потомства тот, кто обратит эти бесполезные пространства в поистине плодотворное, назидательное зрелище, кто извлечет выгоду из пустынных ланд, кто, наконец, сделает доходными необозримые небесные равнины?
Здесь нет места чувствительным излияниям! Дело есть дело. Необходимо прибегнуть к советам и, если понадобится, к содействию деловых людей, чтобы точно определить все значение, все
На первый взгляд, самая идея представляется неосуществимой и даже безрассудной. Распахать небесную лазурь, сосчитать звезды, эксплуатировать восход и закат, организовать вечерние сумерки, извлечь пользу из небосвода, до сей поры совершенно бесполезного, — какая дерзкая мечта! Какой сложный, тернистый путь, полный непреодолимых трудностей! Но разве Человек, вдохновленный идеей прогресса, не в силах разрешить любые проблемы?
Проникшись этой мыслью и решив, что если уж Франклин, типограф Бенджамин Франклин, сорвал молнию с неба, то a fortiori[4] возможно употребить ее на пользу человечеству, г-н Грав начал путешествовать, исследовать, сравнивать, расходовать средства, изобретать и в конце концов усовершенствовал гигантские линзы и колоссальные рефлекторы американских инженеров, в частности аппараты, установленные в Филадельфии и Квебеке и, при попустительстве автора, присвоенные фирмой Cant и Puff[5]. И вот теперь означенный г-н Грав (предварительно заручившись патентами) предлагает свои услуги нашим крупным промышленникам, фабрикантам и даже мелким торговцам, обещая создать для них поистине неслыханную Рекламу.
Никто не будет в состоянии конкурировать с новой системой великого популяризатора. В самом деле, представьте себе один из наших крупных, густонаселенных торговых центров, например Лион, Бордо и т. п., в час вечерних сумерек. Вообразите сутолоку, оживление, лихорадочное возбуждение, какие в наше время одни лишь финансовые интересы способны вызвать в толпе большого города. И вот на вершине какого-нибудь цветущего холма, излюбленного приюта юных парочек, вроде нашего милого Монмартра,
