клиентами, а довольствовались процентами от выпитых гостями напитков. Цены в «доме» были завышены, но не чрезмерно: бутылка шампанского стоила сто франков, такую же сумму оставлял клиент в качестве «маленького подарка» той, с кем провел время, стоимость номера не превышала тридцати франков.
Если уточнить, что за вечер иногда выпивалось до тысячи бутылок шампанского, то понятно, что процентов от такого количества спиртного хватало для очень многих девушек.
Плюс ко всему - Мартуна с ее девизом: «Все видеть, все слышать, но ничего не говорить», разрешала девушкам (это не допускалось больше нигде) проводить ночь с клиентом вне стен «Сфинкса». За это она требовала лишь частичного возмещения убытка в прибыли.
Все, кто бывал в «Сфинксе», помнят тихую атмосферу деликатного, любезного и изысканного участия, царившую в рассеянном розовом свете с огромном холле первого этажа, где клиентов встречали девушки, одетые в легкие платья. Для многих художников, писателей, журналистов, актеров это заведение стало чем-то вроде клуба. Здесь назначались встречи, сюда заглядывали поболтать за стаканчиком в баре. Кислинг приходил выбирать себе натурщиц, они позировали ему по утрам, и, в конце концов, стены «Сфинкса» были увешаны написанными им портретами. Известные журналисты: Альбер Лондр, Андре Сальмон, Пьер Бенар, Сименон, Бреффор превратили «дом» в филиал своих рабочих кабинетов. Сюда им звонили из редакции, чтобы отослать на очередной репортаж. Генри Миллер, еще один завсегдатай «дома», сочинил для него рекламный проспект в обмен на бесплатное «обслуживание». Если он приводил клиентов-американцев, ему полагалось вознаграждение[31]. Мартуна проводила прогрессивную социальную политику: задолго до оплачиваемых отпусков Народного фронта она предоставляла своим девушкам трехнедельный отпуск на Лазурном Берегу. Для них построили два просторных дома в сосновом бору в Иссамбре. Более того: помня о том, как в конце войны ее лечили от «испанки» и спасли от верной гибели в Валь-де-Грас, она бесплатно «принимала» каждую неделю дюжину «увечных», их к ней присылал полковник Пико.
Столь гуманные принципы с лихвой себя оправдали. В 1937 году, во время массового наплыва людей в связи с Международной выставкой, «Сфинкс» располагал ста двадцатью девушками и в иные вечера принимал до тысячи пятисот клиентов; заведение сделалось модным, и если какая-нибудь супружеская чета заходила посидеть в баре, это считалось в порядке вещей. Иногда, по словам Мартуны, жена происходила из тех девушек, что когда-то поднимались с клиентом в номера. В то время доход «Сфинкса» составлял 150 тысяч франков в день.
Пик «безумных лет»
Наконец 20 декабря 1927 года открылся «Купель». И с тех пор он задает тон всей монпарнасской жизни. Средства для его открытия выделили два бывших управляющих «Дома». Их нанял его своенравный владелец, папаша Шамбон для работ по обновлению своего заведения, но неожиданно отказался от проекта, а в результате ему пришлось выплатить огромную неустойку. «Купель» построили архитекторы Ле Бук и Оффре на месте бывшего склада леса и угля. Он включил в себя известный сегодня просторный ресторан, его колонны расписаны Огоном Фриезом, Марией Васильевой, Фернаном Леже, Савиным, Цингом, Кислингом и Грюневальдом; бар, вытянутый вдоль одной из стен зала; дансинг в нижнем этаже, очень быстро затмивший дансинг «Ротонды»; роскошный ресторан «Пергола» на втором этаже и на крыше - площадка для игры в шары. Целая фабрика, на которой работали 418 человек.
Успех пришел моментально, сразу же после праздничного открытия, оставшегося в саге о Монпарнасе. Рассказывает мсье Лафон, единственный здравствующий очевидец: «Из фирмы «ла Мэзон Мум» нам доставили 1500 бутылок «Кордон руж», заметив, что заказывать такое количество выпивки - полное безумие. Но между тем в полночь все было выпито, и метрдотелю пришлось отправиться на такси разыскивать шампанское на складах. 10 тысяч бутербродов, 3 тысячи крутых яиц, тысяча порций горячих сосисок, 800 пирогов поглотила к утру толпа приглашенных, в числе которых, конечно, были Фудзита, Кислинг, Вламинк, Кокто, Пьер Бенуа, Анри Беро, Блез Сандрар. В пять часов пиршество еще продолжалось, и потребовалось вмешательство полиции, чтобы выдворить последних наиболее строптивых гостей».
Несмотря на перемену декораций, популярность «Ротонды» и «Дома» резко упала. Если менее модный и, соответственно, менее уязвимый «Дом» еще мог как-то сопротивляться, благодаря своему великолепному бару, то слава «Ротонды» меркла с каждым днем. Вскоре она превратилась в историческую достопримечательность, где официанты, словно гиды, рассказывали то, что они вряд ли видели сами: «Вот здесь обычно устраивались Гийом Аполлинер и Пикассо…», «А в этом углу Модильяни, попивая коньяк, рисовал портреты клиентов…» От изначального бистро мэтра Либиона после многочисленных перевоплощений сегодня не осталось ничего; часть его площади занимает кинотеатр.
В тридцатые годы, несмотря на кризис, «проредивший» публику монпарнасских кафе, «Купель» оказался единственным рестораном в Париже, где за день обслуживали тысячу, а то и тысячу триста человек. Желая получить столик, здесь толпились художники, писатели, журналисты, дикторы, радиорепортеры и просто любители кофе с молоком. Причина популярности, не уменьшающейся вот уже более полувека, - простые и вкусные блюда, приготовляемые на основе экзотических рецептов, а главное - публика, приходящая полюбоваться сама собой.
Лафон с гордостью сообщает: «Мы и сегодня обслуживаем по тысяче клиентов в день, как в 1928 году!» Для него Монпарнас остается живым, хотя он наблюдал и печальное зрелище исчезновения мастерских квартала Мен-Монпарнас и Плезанса. Всевозможные служащие, коими днем кишат здешние офисы, не способны заменить художников, выселенных из мастерских и «рассеянных» по пригороду. Кафе рискуют постепенно утратить свой богемный дух. К счастью, старые монпарнасцы, дорожа воспоминаниями молодости, приходят сюда подышать воздухом прошлого.
Глава седьмая
МНОГОЛИКИЙ СЮРРЕАЛИЗМ
Как сказал бы специалист по сюрреализму, а вслед за ним осмелимся так выразиться и мы: «Отменный покойник», если хорошенько вспомнить, родился в старом доме под номером 54 по улице дю Шато, разрушенном впоследствии.
Но никто не может лучше Андре Бретона поведать об истоках сюрреализма, а в данном случае - о сюрреалистах на Монпарнасе и о значении тех объединявших их собраний. У района словно открылось второе дыхание. Придя на смену поэтам-символистам из «Клозри де Лила» и еврейско-славянским художникам из «Ротонды», они наполнили монпарнасские ночи новыми сюжетами и новыми безумствами. Сюрреалисты обладали особым вкусом к праздникам.
Андре Бретон, Бенжамен Пере, Поль Элюар крепко укоренились на правом берегу, особенно Бретон, и вовсе никогда не покидавший улицу Фонтэн. Еще не так давно его отяжелевшая с возрастом фигура была хорошо знакома торговцам и проституткам, особенно активным в этой части нижнего Монмартра. Большая часть сюрреалистов, как художников, так и поэтов, обитала на Монпарнасе. Они часто собирались в «Доме» или «Куполе», хотя их встречи никогда не носили того характера религиозного обряда, какой Андре Бретон всегда старался придать своим беседам. В течение долгого времени он проводил их по два раза на дню перед трапезами в кафе «Серта» в проезде Оперы или в «Сирано» на площади Бланш, в двух шагах от своего дома. Горе тем, кто слишком часто манкировал этими «причастиями» в виде пикон-кюрасо и мандарин-цитрона. Эти господа игнорировали тогда виски… Позже они наверстают упущенное. Вспоминая об этих ритуальных пиршествах под председательством величественного Андре Бретона с олимпийским спокойствием на лице, Морис Мартен дю Гар имел смелость написать о суровом поэте:
