благоразумие. Да и то сказать — хотел бы хозяин их убить, пристрелил бы еще у ручья, тепленькими. А на маньяка, который заманивает к себе прохожих, кормит их мухоморами, а потом любуется мучениями, он явно не похож. А на кого похож? Тьфу ты пропасть, сказано ведь: не знаю! Похож на хохошь, а хохошь на кого хошь… Так бабушка говорила, когда в настроении была. Вот что значит антураж — ассоциации пошли какие-то совсем уже дикие, деревенские…
Тем временем сталкер извлек три граненых стакана и открыл висевший на стене резной шкафчик, где стояли в ряд разноцветные бутыли.
— Я же раньше фельдшером был на Третьем энергоблоке, — ответил он на незаданный вопрос. — У нас спирта было хоть залейся. Ну а после Выброса я и приноровился от нечего делать настойки ставить. Только вот угощать, к сожалению, редко кого приходится… А может, и хорошо, что редко… Вам сейчас, пожалуй, лучше всего вот эта пойдет. — Он достал темно-зеленую бутылку. — Здесь зверобой, душица и чабрец. Отлично усталость снимает. Ну что, за встречу?
Настойка в самом деле пошла хорошо. Рот мгновенно наполнился терпким травяным ароматом, спирт обжег горло, а усталость и тревоги словно отступили. Плюмбум расстегнул поясной ремень и сбросил его со всей амуницией на пол. Снял шлем, положил на лавку, приспустил центральную молнию. Ким последовала его примеру, а еще стянула резинку с волос, и все ее маленькие косички упали на плечи.
В комнату грациозно вошла черная кошка, за ней — три котенка. Не глядя на гостей, семейство устроилось на половике и занялось умыванием.
— Ути, пусечки! — умилилась Ким, совсем как девчонка.
И тут же, почти не меняя интонации, спросила:
— А вы о каком выбросе говорили?
— Выброс был только один, — наставительно сказал сталкер. — Все остальное — афтершоки.
Ким взглянула на него пристально.
— Тогда получается, что вы… один из Хозяев Зоны? Иначе как объяснить, что вы работали здесь до Первого Большого Выброса, а выглядите моложе нас?
— А никак иначе и не объяснишь, — легко согласился сталкер. — Умница, девочка. Я наделся, Виктор, ты сам вспомнишь, а смотри, Ким тебя обскакала. И не в первый раз, между прочим.
— Что я должен вспомнить? — поинтересовался Плюмбум, игнорируя подначку.
— А много чего, — ответил сталкер безмятежно. — У тебя богатый выбор. Давай так, ты расскажешь, что помнишь, а я расскажу, что ты забыл.
— Да ничего я не помню толком… Вроде, мы виделись уже, но как, когда и зачем — не припоминаю.
— Эк оно как тебя… — задумчиво протянул сталкер. — А скажи-ка мне: помнишь, как полгода назад вы вышли к Стоунхенджу?
— А это тут при чем? — удивился Плюмбум. — Тебя ведь там не было.
— Верно, не было. — Сталкер широко улыбнулся, показав ровные ряды белоснежных зубов. — Хоть это вспомнил, спасибо. А тебе тогда не показалось странным, что твой приятель Александр Пыхало, которого вы все называете Приваловым, ткнул кольцом в ячейку транспортного пульта и чуть не загнулся, а тебе — хоть бы хны и даже поумнее малость стал?
— Ну я же, ясен пень, Избранный, — неловко сострил Плюмбум.
— Боже, Виктор, ну что ты несешь? — Сталкер поморщился. — Уж от тебя я этой пошлости никак не ожидал. Думал, взрослый человек, серьезный… Все проще, друг, у тебя уже вроде как прививка была. Мозг под информационный поток был отформатирован. Вот и пошло легче. Как по намазанному.
— Прививка? Мозг отформатирован? Какой-то бред…
— Да, вижу, крепко тебя приложило. Такое случается, если только человек что-то важное забыть хочет. Даже не важное, а самое главное для него. Редко случается… Тогда придется мне рассказать… Тогда слушай… Случилось это в те времена, когда девки были краше, водка крепче, а артефакты кудрявее…
Если быть точнее, случилось это холодным летом две тысячи восьмого года. Не было еще ни «Долга», ни «Свободы», ни военсталов, ни наемников — только «вольные» сталкеры да «крышующие» их бандиты. Зато всего остального хватало с избытком — почти как теперь. Аномалии, мутанты, зомби, Выжигатель мозгов, выбросы и байки о всемогущем Монолите за Саркофагом.
Плюмбум тогда был еще совсем «зеленый» — Зону благодаря природному дару чувствовал неплохо, алгоритмы ходки отработал до автоматизма, опыта поднабрался, но иногда мог совершить ошибку глупее не придумаешь. И одна такая ошибка обернулась большой бедой.
Будучи человеком не чуждым науке, Виктор редко отказывал исследователям с ученой степенью. Богатый турист, коллекционер или перекупщик всегда мог заплатить больше, но когда приходилось выбирать, Плюмбум отдавал предпочтение «яйцеголовым». Первые два года после Большого Выброса систематические исследования Зоны не проводились — академический мир пребывал в шоке от того, как резко и необратимо изменилась Зона отчуждения. Поэтому в растущие на окраинах Чернобыля сталкерские поселки приезжали в основном самые нетерпеливые энтузиасты. Поначалу им хватало для счастья пары простых артефактов, туши свежеподстреленного мутанта или видеокассеты с записью действия примитивной «жарки». Потом аппетиты начали расти. Ученые захотели все увидеть своими глазами, обнюхать, измерить, запротоколировать, и на Южном Кордоне, еще не перекрытом миротворческим батальоном, возник научный лагерь «Бастион» — два десятка палаток, полевая кухня, клетки для мутантов, три трейлера с измерительным оборудованием и спутниковой связью. Сюда наведывались и совсем юные студенты, и седовласые профессора, и бородатые доценты с гитарами, и симпатичные аспирантки. Жили весело, интересно, по ночам собирались у костра, чтобы попить горячего чая с огня и попеть Окуджаву и Высоцкого, Щербакова и Медведева, Цоя и Шевчука.
Плюмбум стал в «Бастионе» постоянным гостем — общество бичей и мародеров, из которых в то время состояло племя крадущихся, тяготило его. Разумеется, и яйцеголовые проявляли к нему повышенный интерес, а узнав, что он некогда трудился в Институте медико-биологических проблем, называли не иначе, как «коллегой». Расспрашивали о сталкерских уловках, о наиболее популярных маршрутах, о повадках мутантов в естественной среде обитания, требовали пересказывать самые нелепые легенды, старательно все это записывали, задавали уточняющие вопросы. Виктор помнил, конечно, одно из главных правил сталкера: поменьше говорить, побольше слушать — но ученые обезоруживали своей детской непосредственностью, житейской наивностью и неиссякаемой жаждой новых знаний. Позднее он встречал и других ученых — скучных и уставших, отрабатывающих часы за грант, склочных, вредных и интригующих на пустом месте. Но те, самые первые, были настоящими фанатиками, и Плюмбум искренне уважал их за преданность делу.
Однажды физик Ветров из Донецка привез в лагерь карту, которую купил через Интернет за две тысячи долларов. Цена сумасшедшая, но ученый был уверен, что это хорошее вложение средств, которое быстро окупится. Карту изготовили вручную, и масштаб на ней был, мягко говоря, не выдержан. Тем не менее указанные объекты имели приписки, и разобраться, что на ней к чему было вполне возможно. Карту показали Плюмбуму. Тот критически изучил ее и дал пренебрежительный отзыв: дескать, многие рисуют и «лохов» на это дело ловят. На карте изображен маршрут по западной границе Зоны с проходом к Третьему энергоблоку. Никто никогда туда не ходил из-за высокой аномальной активности, значит карта липовая. И еще — что это за головастик в конце маршрута нарисован? И что означает приписка: «ЛЕТА»?..
Но Ветров буквально сгорал от энтузиазма и объяснил Виктору, что это, коллега, открытие века, что в Зоне образовался естественный информационный накопитель, а «Летой» его прозвали остряки-самоучки в честь реки забвения, протекающей, согласно древнегреческой мифологии, в подземном царстве Аида. Точнее ее было бы, конечно, назвать «Мнемозиной» — рекой всезнания, которая протекает рядом с Летой, но откуда этим двоечникам знать мифологию? Нахватались по верхушкам… Но скажите, коллега, на карте обозначены реальные ориентиры? Ах, все-таки реальные? Тогда почему вы сомневаетесь в ее достоверности?
Скептицизм Плюмбума физику перебить не удалось, но десяток аспирантов из Москвы, Санкт- Петербурга и Киева он уболтал собраться в экспедицию. Причем планировал идти к своей Лете-Мнемозине согласуясь с драгоценной картой и не прибегая к услугам опытных крадущихся. Хорошо хоть отказал двум симферопольским студенткам, которые тоже рвались в опасное путешествие — сообразил, видно, что они
