...К братьям в магазин пришел пожарник. А был уже кризис.
— Никакой прибыли нет, нечего дать, — выдохнул Борюн.
— Не надо мне показывать свой язык в крапинку, — обратился к цветку орхидеи пожарник. — Тогда оформите моего брата на полставки. С вами же чудо случилось, что вы жмотничаете? Как вам не стыдно!
В этот миг у Клары в группе один шестилеток говорил другому:
— Писимист — это который всегда писается от страха...
Журнальный зал | Волга, 2011 N3-4 | Нина Горланова
Зеленая клякса
Рассказ
– Интонация, господа, интонация! – воскликнул Пригов.
А его приятель кормил со своей вилки соседку в платье со скорпионами (рисунок такой), показывая, сколько можно выпить: чуть-чуть.
Много было вброшено загадок: а это чьи стихи, а вот это…никто не уступал натиску банкета.
Обозначу место действия: немецкий город Ф.
Время – начало двадцать первого века.
На конференцию тогда собрались слависты со всего света. Когда буйные пляски концепций закончились, начался литературный вечер, для которого и были приглашены писатели. И наконец грянул раблезианский банкет в огромной профессорской квартире.
Я вышла на лоджию, и сразу рядом оказался Костя Белов, похожий на всех американских президентов сразу. Впрочем, я слышала его подвыпивший голос еще за столом – как он воевал в Афгане. Подвинул рюмку: вот тут стоял пулемет… голосу него глуховато-умный, с бархатцами словно.
– Была засада в пустыне… на день нас забросили, а пробыли три. По рации сообщаем в штаб: уже умираем без воды. А те свое: сщас-щас появятся моджахеды. Стояла такая тишина – ни зверей, ни птиц, ни насекомых. С тех пор я не люблю тишину. На третий день на нас набрел караван торговцев водой. Мы показали им оружие и забрали воду. И это, конечно, не прибавило к нам любви местного населения. Моджахеды так и не появились.
Женщина с волевым подбородком – это его жена, вспомнила я (они похожи). А рассказывал он гениальной славистке Д. (агрессивный макияж, гегелевские круги под глазами).
– Какие-то серебряные проволоки у нее на шее. Красиво, но будто из петли вынули, – сказал он про Д., когда мы стояли на лоджии.
При этом он страшно морщится, но это ему идет.
– Мне вообще одна читательница подарила браслет с черепами из слоновой кости – пришлось потихоньку выбросить, – ответила я. – И давно ты в Германии?
– Дочь вышла замуж за немца. Зятя зовут Петер. Здесь много нас – из союза. Всегда профессор приглашает на писательские вечера и банкеты.
– Дочь сегодня с тобой?
– Была. Они с женой сейчас домой пошли – устали. А я еще на концерте семафорно маячил тебе из зала, но в это время ухнул Пригов, изображая кикимору, и чья-то дочка громко заплакала...
– Ты же иврит учил… я думала, что уедете в Израиль.
– Нет. Иврит я учил для поездок на Мертвое море… псориаз открылся – внезапно после одной истории… по службе.
Костя, майор в отставке, целый год ходил к нам учить иврит, но больше обсуждал с мужем мемуары про Афган. Критиковал практически все, что читал: в составе такой-то части не было такого рода войск и т.д.
– Один сержант пишет, что он воевал в той же части, что и я. Я его не помню, хотя все сержанты у меня как наяву. Он описывает, как убил снайпер лейтенанта – в ответ на работу пулемета. Помню этот случай, только пулемета в тот день у нас не было – он был на другом участке.
Я не исключала, что аберрация памяти у самого Кости, хотя остальные его рассказы поражали деталями, которые нельзя придумать.
Например:
– Однажды четыре “вертушки” играли в догонялки. Задний вертолет пикировал, набирал большую скорость и обгонял всех. Тогда отставшие спохватывались и делали то же самое. Причем двери открыты, жара, и солдаты высовываются, машут друг другу, орут, показывают кулаки, неприличные жесты…
– Видимо, во время войны нужны такие игры, типа инициации, – сказала тогда я, – Нужно отвлечься от ужаса смерти. Регулируемая опасность лучше неожиданной.
Вернемся к банкету. Уже все пели:
– Меня мое сердце
