У Джека уже утвердительно синяки задвигались на лице. Но в это время оперативник, по-братски подвинувшись к нему, добавил:
– Ох, долго мы за ним охотились! Теперь я на нем отосплюсь!
Джек не знал, какой смысл у этого выражения – “отоспаться на ком-то”. Он заподозрил что-то насильственно-гомосексуальное, поэтому привел синяки в прежнее, нейтральное положение. Но оперативник (недаром его называли в отделе Пиявкой) уже знал, что не отстанет от того, кто лежит сейчас на каталке.
Недавно этот оперативник нашел убийцу, который был во всероссийском розыске девять лет. Информатор намекнул: на одной блатхате появился этот выродок. Наш Пиявка приехал с командой, все осмотрели – на месте только хозяева, а на полу лежат какие-то бомжоиды. Он от отчаянья антресоль выпотрошил, но только стаю моли спугнул. Уже вышли и сели в машину, и тут Пиявка вспомнил ориентировку, что невысокого роста этот преступник и за годы скитаний уже усох... Точно, он лежит там, в одной из вонючих куч тряпья! Пиявка вернулся и стал разрывать ту, которая была на самом видном месте. И дорылся до маленькой скорченной фигурки Карельца (он же Карельшиков Вэ И, он же Верещагин Пэ Дэ)...
Но вернемся к Джеку. “Скорая помощь” прилетела очень скоро из Москвы – точно через двадцать часов. “Мои деньги! – ужаснулся пермский спаситель Джека, завтравмой. – Они сейчас увезут мои деньги!” И как начал хамить своим столичным коллегам! Но это уже не имело никакого значения, хотя, впрочем, послужило завязкой длинного разговора.
– Какой хам этот заведующий отделением, – говорил врач “скорой”, мотая длинными львиными складками лица. – Можно здесь покурить?
– Давайте выйдем в предбанник, – сказал секьюрити, пока Джек собирал свои вещи в номере гостиницы, то и дело выскакивая в коридор, чтобы обнять кого ни попадя (ему казалось, что не все еще понимают, как это хорошо, что он остался живой).
– Как же этот заведующий с беззащитными больными разговаривает? – продолжал московский врач.
– Да-да, мне стыдно за нашу Пермь, – продолжил формально охранник, в обязанности которого входило быть приятным для постояльцев.
У врача постепенно в лице стало проступать благородство, как у человека, который долго скрывал свое дворянство и вот дождался времен, когда его не нужно скрывать.
– Мне уже под пятьдесят, и вроде ни к чему эти броски: тысяча километров туда, тысяча обратно. Мне сколько раз предлагали пойти на повышение.
Охранник вопросительно посмотрел.
– А зачем мне это? Здесь я сам за себя отвечаю. Людей вытаскиваю с того света – словно протяну руку и вытащу.
– Ого! – сказал охранник.
– А у нас в родне – я подсчитал – сейчас двадцать шесть врачей и один даже академик. Угадайте с трех раз – к кому я никогда не поведу своего внука?
Наш охранник сделал вид, что закашлялся.
– Да к этому академику! – торжествующе выкрикнул врач. – К своему двоюродному братцу! Никакой у него практики: все конгрессы да разъезды по разным странам.
Наш охранник и сам не понял, что случилось. Вроде ни одного красивого женского тела не промелькнуло поблизости, а он почувствовал бодрость и что-то вроде счастья. Он тоже захотел рассказать интересную историю, чтобы развлечь хорошего человека с львиными складками лица. Как в армии офицер сошел с ума и выстрелил в него из гранатомета, а он в это время нагнулся СПРОСИТЬ У МИШИ, и выстрел ушел в лес, и потом узнали, что там никого тоже не убил. “Первые пять минут я любил всех, даже этого идиота,” – хотел начать почему-то с конца наш работник охранной фирмы “Омега”, но выскочил Джек с уложенной дорожной сумкой и забинтованной головой. Казалось, что за те десять минут, пока он отсутствовал, синяки на лице уже слегка выцвели, побеждаемые непрестанной радостью.
– Поперли, брателлы! – громко и весело употребил Джек новые для него слова.
Оранжевая “скорая помощь”, похожая на раскормленный утюг инопланетный, взревела ему навстречу. Шофер убрал руку с клаксона и по-холостому перегазовал.
И покатили в столицу, распирая “скорую” каждый своей радостью: этим прилично заплатят, а Джек жив и весел.
Вдруг что-то кольнуло Джека, и он подумал, что это от тряской дороги. Но это он вспомнил, как познакомился в больничном коридоре с одной пациенткой – предложил ей сумку с минералкой поднести от киоска до палаты. Она по акценту поняла, что он иностранец:
– Вы из Америки? А меня в Америке негр-наркоман бейсбольной битой приложил. Он хотел мой кошелек, а я не отдавала. Там было триста долларов.
– Надо было отдавать! – закричал Джек. – Такой в Нью-Йорке как бы уговор: ты отдаешь, что у тебя в карманах, и тебя не бьют.
– Как же отдать! Ведь это были мои единственные триста долларов. До сих пор помню широкую улыбку этого негра и его великолепные белые зубы. Он еще захохотал от удивления, что я не отдаю, перед тем как ударить.
– А я все отдал здесь, в Пермь, – сказал Джек. – Но меня все равно били.
Дама вздернула вверх короткие пружинистые ручки:
– Если б я знала, что полиция все вернет мне! Если б я знала, я бы без возражений эти доллары отдала. В полиции мне вернули всю сумму. Там офицер – выходец из России по имени Вася – расспросил про мою пенсию, поразился, когда я перевела ее в доллары. Он все забыл о своей бывшей родине! И поверили мне на слово, и выплатили из каких-то специальных фондов, только попросили, чтобы я им из России – потом – прислала справку о доходах.
