И вот солнечным сентябрьским днем я возвращался из музыкалки очень печальным. Потому что получил двойку. Роза Михайловна сказала, что у меня получается не “Полет шмеля”, а “Полет мамонта”. Очень мне не хотелось идти домой. Я слышал, что в городе появилось много грабителей, и шел, размахивая дорогой виолончелью. Я думал, что ее захотят украсть, вырвать из рук. Вместо этого моя виолончель сбивала листья с кустов. Желтые. И вдруг упала гусеница. Огромная, красивая гусеница. Довольно-таки волосатая. Я обрадовался, взял ее с веточкой и побежал домой.
– Мама, можно у нас будет жить гусеница?
Мама в самом деле отвлеклась на новую жительницу и не спросила про мои оценки. Так я полюбил в этот миг милую гусеницу. Она была такая добродушная. Мы назвали ее тоже Красавицей. Сестры устроили ей домик на подоконнике, из веточек. Но ночью она упала на пол, где лежал скрученный бабушкин половичок, и как-то закуклилась внутри. Однажды она выползла из половичка и стала пускать мыльные пузыри. Потом оказалось, что это выдуваются ее крылья. Очень разноцветные. Она их подсушила, взмахнула и полетела к свету, на стекло. Мы поймали ее осторожно в целлофановый мешок и выпустили в форточку нашу Красавицу.
Лети, милая бабочка. Ведь тебе так надоело ползать гусеницей и куклиться куклой. Благодаря твоей красоте мама так никогда и не узнала, что у меня была двойка. А “Полет шмеля” у меня получается теперь на целую тройку. Потому что я вспоминаю твой полет.
Но я думаю, что самое лучшее для этой милой гусеницы было бы закуклиться в моей крепкой желтой виолончели. Тогда бы мы долго не трогали инструмент. А мама и папа, предки мои, отдохнули б от ежевечернего перепиливания.
Жаба
В начале октября наш класс поехал на экскурсию в лес. Там я нашел красивую жабу. Она сидела на тропинке и смотрела прямо на меня. Я взял ее домой. Мама обрадовалась: жабы очень любят тараканов. И мы отнесли ее на кухню. Я поливал ее, чтобы она оставалась такой же яркой и блестящей. Я был для нее дождь. Но сестры тоже хотели быть дождем для жабы, и мы установили дежурство. Я мог часами любоваться переливанием пятен у жабы: то коричневые на зеленом, то золотистые. Да мы все полюбили ее. Только гости охали:
– Мало вам пиявок, вы решили отвадить нас мерзкой жабой, чтобы экономить свою колбасу. Ох, хитрые же вы люди...
Однажды папа спросил: кто сегодня дежурный по жабе? Я был дежурный по жабе, а что? Где она? Стали искать. Утром я полил ее, а сейчас нигде нет. Искали полдня, но так и не нашли. Вечером мама собралась стирать на машине, открыла крышку, а там жаба спит. Замерла. В зимнюю спячку улеглась.
– Мама, не буди ее – у нее будет стресс, – умолял я.
– А если я буду стирать руками, у меня еще больше стресс разыграется, – закричала мама, схватилась за сердце и замерла, как жаба.
Если бы жаба заснула на зиму в моей виолончели, я бы так не кричал, как мама.
– Выбирайте: или я, или жаба! – кричала она.
Мы выбрали маму и разбудили жабу. Она после этого опять исчезла. Искали мы всюду, даже в виолончель заглянули. Нет нигде. Она, может, была не жабой, а заколдованной принцессой. Превратилась в девушку и ночью ушла от нас. А если это не так, то где она, скажите?
Хватит
Я собирался в музыкалку. Поскольку была весна, я стал натягивать сапоги. И закричал.
– Что такое? – спросил папа.
– Меня в сапоге кто-то кусает.
– Этот ребенок! – закричала мама. – Он не хочет идти в музыкалку и будет издеваться надо мной. Кто может кусать его в сапоге?
Я покорно стал снова надевать сапог и снова закричал. Тогда я взял сапог в руки и посмотрел внутрь. Оттуда на меня тоже кто-то смотрел. Это было так интересно, я бы мог долго смотреть, но мама выхватила сапог и вытряхнула из него ондатру. Из-за разлива в Каме эти ондатры живут теперь в лужах города. Вчера сестры у мамы попросили разрешения взять одну. Но она запретила. Видно, они все же оставили ее потихоньку в квартире. Папа застонал:
– Боже мой, неужели эти дуры закроют мне глаза в последний раз? Скорей бы, скорей бы...
– Папа, не спеши умирать! – я решил защитить и сестер, и ондатру. – Она меня кусала не больно, только так, чтобы от нее отвязались. А посмотрите, какая она красавица.
– Красавица, – сказала мама, – похожа на драную кошку и крысу. Уж хоть бы что-то одно...
– У Любы чесотка. И вообще – хватит. Пора тебе – иди, бери виолончель. С Богом!
Милую ондатру выставили на улицу, чему она, кстати, очень обрадовалась. И весело побежала в лужу, скрылась под машиной, в этой луже стоящей. А я побрел с виолончелью. А самое интересное, что тетя Люба очень огорчилась, когда узнала, что выгнали ондатру. Она сказала: я бы ее зарезала, шапку б себе сделала из шкуры.
– А чесотка? – спросил я.
– Чесотка от живых, а от мертвых – польза.
Я сел делать уроки. С удовольствием. Моя виолончель пела: “Беги, милая ондатра, подальше, подальше...”
