резко изменить, переломить свою жизнь. О цене этой ломки она не думала.
Так вот Инна разделась донага и села к профессору С. на колени, чтобы добыть наркотик власти над ним. Это напоминало разом всю западную литературу, где героиня без признаков одежды неизбежно и регулярно, как дождь, падает на колени герою. Но западный писатель встал бы в тупик от такого понимания свободы, какое было у Инны.
Когда Лидия узнала о выходке Инны, в памяти всплыл эпизод со столяром, который ремонтировал балконную дверь. Проходя через комнату, где Лидия как раз поила чаем Егора Крутывуса, столяр с одобрением сказал:
— Книг-то у вас много. У меня тоже дома есть книги — одна полка, за ними можно только одну чекушку спрятать, — он замолчал и еще раз влажным взглядом посмотрел на книги Льва Ароныча. — А в ваших шкафах сколько бутылок можно запрятать!
Когда работа приближалась к концу, Лидия понесла столяру водочки. А Егор, видя, как бутылка уплывает мимо, вскричал:
— Сейчас он выпьет, а ты ему скажи, чтобы он разломал дверь. И снова пообещай водки за ремонт. Думаешь что — не разломает, что ли?!
— Ты о чем, Егор?
— О том. Скажи столяру, чтобы все разломал, снова сделал — тогда снова ты ему стакан водки поднесешь. И он сделает! Да как миленький…
О чем он, не поняла Лидия. Неужели в самом деле Егор имеет в виду поставить эксперимент над живым человеком?
— Бога ради, Егор! Больше никогда ничего мне такого не говори! Ты что, задумал приобщить меня к чувству власти над людьми?!
— Ну, прости меня, дурака! Лидия, не сердись. Я просто сегодня сон такой видел, что снова женат…
Егора давно оставила Фая, и он жил с родителями. И вот во сне снова женат. Полнота жизни поразила его так сильно, что он поплелся в гости к Лидии. Хотелось обсудить:
— Главное, новая жена не красавица, а обыкновенная женщина. Но мы с ней все время смеемся: купили какой-то ерундовый шкаф и счастливы. Еще чего-то купили, снова смех… Я проснулся, стал вспоминать ее лицо. Ты? Нет, не ты? Да и вообще никто из знакомых… Простая женщина, понимаешь, но я был совершенно полон ею! Что за сон, к чему, а, Лидия?
…Сейчас, вспоминая эту сцену и сравнивая ее с поступком Инны, решившей доказать, что все мужики — скоты, Лидия думала: власть над мужиком имеет ли отношение к эросу? Или к политике?
Что касается Егора, его несчастий в семейной жизни, то тут была своя история. По распределению он работал в Узбекистане. Как-то вместо диктанта читал ученикам Пастернака. Потом, не стесняясь и даже хвастая, рассказывал Лидии: эти “чурки”, мол, столько ошибок наделали смешных! “А ты в Навои бы ошибок не наделал, конечно”, — удрученно ответила Лидия. Именно тогда Фая что-то поняла окончательно, подхватила дочь и уехала к родителям. Через некоторое время она вышла замуж за одного из братьев Черепановых.
...А Инна потом полюбила профессора С. Ну и хорошо ведь! Хорошо, да не очень, потому что у профессора была семья — та самая, из-за которой его и считали идеальным семьянином...
Грач толкнул Надьку, Надька — Витьку, Витька — Инну, она — жену профессора С. Каким образом? А они оба бросились на колени и умоляли отпустить его. Великая любовь, говорили. Но жена профессора каменно встала на их пути. Она сказала простые слова, которые тогда многим показались глупыми: “У нас долг — дети в переходном возрасте, без отца они могут вырасти подлецами”.
Если б жена профессора С. послушно сказала: “Иди, дорогой, к своей великой любви”, мы бы имели больше несчастных людей, или нет? Дети, теперь это доказано статистически, из разведенных семей живут меньше, чем дети из полных. Как сказал отец Лидии, ученые наконец-то думали-думали и додумались до необычайного открытия: папа и мама нужны ребенку для счастья (как будто человечество не знало об этом тысячу лет назад)...
Семья профессора С. не разрушилась. Страшный удар, нанесенный Инной, сотряс ее так, что прозрачный ее монолит покрылся трещинами, помутнел, но вынес. Однако трещины никогда не заросли.
6. Обыкновенные будни застоя
1
Перед распределением все боялись и за свою судьбу, и за судьбу студенческой дружбы — сохранится ли она. И только Егор ляпнул про Лидию:
— А что с тобой будет? По распределению не поедешь — папа спасет. В аспирантуру поступишь. Кооператив построишь… Детей нарожаешь кучу, у тебя бедра для этого подходящие.
Лидия тогда даже обиделась. К тому же угадал Егор только кооперативную квартиру — она и в самом деле строилась. А в остальном... По распределению Лидия поехала, как миленькая. С аспирантурой ничего не получалось: сын родился больной, не рос — Володя, как оказалось, облучился в армии... Дописывать диссертацию Лидия отказалась — малыш болел, нужно было возить его по клиникам, профессорам, бабкам, тут не до науки. Один раз — последний — ездила говорить с Риммой Васильевной Коминой, своим научным руководителем. Тяжелый получился разговор. Римма Васильевна пыталась как-то исхитриться и выкроить в жизни Лидии промежуток для поездки на предзащиту, совместив ее с обследованием мальчика. Она не видела Алешу и не понимала, что его нужно носить на руках в буквальном смысле слова. Когда Лидия уходила из дома, она укладывала сына на диван — возле телефонного аппарата, “возле нашего голубчикиного телефона”, как говорил Алеша. И он ждал, когда мама позвонит.
От Риммы Васильевны она возвращалась в грозу. Ливень был такой силы, что по улицам текли настоящие реки. Транспорт встал. Лидия попыталась поймать машину: Алеша так боится грозы, лежит там у телефона и плачет, наверное: “Мама, я не умру, я дождусь тебя. Я ведь матушка”. Все его выражения Лидия знала наперед. Она голосовала уже полчаса, но никто не брал ее в машину, никто даже не притормаживал. В такие минуты ей всегда вспоминались слова Анастасии Цветаевой: “Будьте мужественны!” Так много они пережили, лагерники, что даже в случайных репликах была
