Он понял, почему все это напечатано. Боря Ихлинский во время перестройки стал очень активен. Компетентные органы хотели его скомпрометировать. Любым путем. А кого из журналистов тут нужно? Да, известное, незамаранное имя. Вероятно, Бояршинов получил солидное вознаграждение. Но эта статья поссорит его с большинством думающих пермяков.
Как он к нам теперь придет? — думал Володя, не зная, что Бояршинов уже никогда не придет: купля- продажа-то состоялась: всю жизнь Женя мечтал вырваться в столицу и теперь эта мечта становилась явью. — Лидия расстроится. Он умер для нас. Хотя я, пожалуй, должен благодарить его за то, что двадцать пять лет назад его стакан водки попал к Лидии. Коктейль мести… Впрочем, он тут ни при чем.
А Женя тем временем мчался к вокзалу, сжимая единственно верный чемодан, и внутренне прослеживал, как по всей Перми разворачивались листы газеты “Звезда”. И множество разноцветных глаз бежало по строкам его статьи, и все больше и больше становилось в этом городе врагов. Но раз так, прочь из этого осажденного города!
Статья Бояршинова сыграла свою роль: все в тот же вечер сбежались к Лидии — чтоб не бояться. Казалось, перестройка вот-вот отступит; вот оно — начало конца, потеря темпа, одышка общества. По тому, как горячо все кинулись защищать Борю Ихлинского, тот понял, какая он важная фигура — фетиш свободы. Боря стоял, хлопал глазами и дозревал: все это так пугающе и интересно.
— Ну, если вы все всерьез, то и я тоже буду играть по-серьезному, — наконец, заговорил он. — Даже не скажу, что Инна в четвертый раз выходит замуж и опять — не за меня.
Галька совершенно не удивилась, что “кислогубый” вдруг такое отмочил.
— Грехи, как соленая вода: чем больше пьешь, тем больше пить хочется, — туманно сказала она.
Весь вечер авторитет Бориса Ихлинского рос и разбухал почти неправдоподобно. Лидия же стала еще радостнее. Она безумолку говорила направо-налево:
— Мы должны сказать спасибо Бояршинову за его писанину — такой необыкновенно удачный вечер сложился.
“Оказывается, я не такой уж сильный, если Бояршинов вдруг черноту нагнал”, подумал Володя, отогнал неприятные мысли рюмкой водки и двинулся на кухню делать тосты.
— Да, повезло Лидочке с мужем, — вздохнула одинокая Надька.
Веня Борисов в последний год очень изменился: пузо запузырилось через ремень, под челюстью отвис лоснящийся мешок — в общем капитализм ему даром не дался. Быть во главе первого в городе кооператива — это значит заключать много сделок, при этом выпивая и поедая много чего. Видно было, что душа его к этому не лежит, но ведь надо пробивать новые тропинки в экономике.
— Сейчас выпью и всю правду скажу, — трагически провозгласил Веня.
— Правду или истину? — возник со своим вечным вопросом Егор.
— Человеку в семье одному нельзя быть счастливым, если счастливы, то оба, — начал читать из воздуха Веня. — Не одной Лидии повезло, а им обоим.
— Ничего, подходящая истина, — похвалил Егор, и выпил, как выпал с высоты.
Володя с горой дымящихся тостов зашел в гостиную:
— В организме всегда присутствует полпроцента алкоголя!
— Что-то маловато, — ответила Лидия.
— Нет, не маловато, не маловато, — немедленно откликнулся Алеша.
— Вот это сказано! Я так ни в жизнь... — восхитилась быстро окосевшая Инна.
Егор презрительно скривился: мне бы вот время выбрать, собраться с мыслями и эмоциональной сферой, я бы такой тост...
Боря сходил к соседям за гитарой, загладил струны и запел:
Нынче день какой-то желторотый,
Не могу его понять...
Голос у Бори оказался таким красивым, что все опешили. Голос этот как бы жаловался, что попал не по адресу — не в ту грудь, не в то горло, но если уж очутился, то придется жить здесь до конца.
Вадик думал: как это Боря столько стихов выучил? А я две строчки запомнить не могу!
Володя думал: Боре надо было, как родился, взять гитару и сразу петь, а он вместо этого книги читал. Думает, что книги — главное. А ведь есть кривая насыщения чтением, адиабатическая кривая: чем больше читаешь, тем меньше мыслишь.
Вдруг Боря резко прижал струны, задавив звук, и сказал:
— Этот сиреневый бант на гитаре уместен... Мы привыкли считать это пошлостью. Но пошлость — это самодовольство... А этот бант еще напоминает школьные годы, но уже говорит, что вот такие искусственные цветы будут на наших могилах.
Веня пухлым кулаком колотил Володю по груди и кричал:
— Ты скажи мне: выдержит СССР перестройку, выдержит ломку, выдержит?..
Лидия думала с опаской: страна-то выдержит, а вот грудь моего мужа... Стучал бы ты в свою грудь, а не в Володину.
5
