Кристина
Они едут еще туда, в Судак. Кристина обратила внимание на то, что балка не выходит у нее из головы…
Декоративная балка упала в три часа ночи — на кухне. Муж закричал: “Стой! Кто там?” Прислушались пару минут — тихо. Значит, воры не лезут. Борис прихватил гантель и пошел, а она за ним. И увидели это безобразие: множество японских плиток кафеля повреждено — поверх нарисованных трещин, изображающих мрамор, пролегли настоящие грубые расщелины. Хокусая мать! Зачем было такую тяжесть поднимать над головой — а если бы днем упало все на мозги!
— Как ты принимал работу! — закричала Кристина.
— А как ты додумалась, чтобы кухня была решена в мужественном охотничьем стиле! — Он закурил и посмотрел на другую балку, но она не шелохнулась, потому что в ее планах было упасть гораздо позднее.
— Ну, я же не думала, что все будет по-настоящему тяжелое, можно было что-то декоративно- пластмассовое…
— Еще не хватало пластмассы — ты за кич, что ли!
— Я за такую эстетику, которая опасности не несет.
Вышел сын. Кристина спросила, слышал ли он, как упала балка.
— Я слышал напряженную эстетическую дискуссию в три часа ночи.
— Твой ядреный, то есть ядрено-аммиачный юмор подростковый, здесь неуместен, — отрезала Кристина
— В кого же он у нас такой? — раздумчиво и с демонстративной безразличностью спросил Борис.
Муж намекал. Дело в том, что до Бориса Кристина была замужем за детским врачом. Весь период до свадьбы он смеялся ее колючкам в адрес других, а поженились — как стала жена протыкать языком его лично, так где-то на десятой сквозной ране он убежал к юной медсестре, очень молчаливой.
Тогда Кристина нашла Бориса. Он был кактусист, она была кактусистка. Так и познакомились — на почве обмена кактусами (а потом — поцелуями и тэ пэ). Борис был из теневыносливых, как сам говорил. Есть такие растения: хорошо в тени цветут. Но и Кристина уже сдерживалась, не лезла с колкостями. Она ведь работала психологом, умела себя заткнуть иногда. А когда не получалось, Борис молчал, только волной поджимал губы. И она сразу прекращала.
— Сколько тысяч рублей мы заплатили, Бен?
— Мама, ты же знаешь, что задачи с долларами в школе решают быстрее, чем с рублями.
— Но ты сама говорила, что у мужчины всего пять чувств, а у женщины — сорок.
Борис вышел из тени и ляпнул: мол, он видит у женщины лишь два дополнительных чувства — ораторское и дрессировочное!
— Слушайте: у нас еще материнское чувство… да ну вас! — Кристина отослала мужиков спать, а сама до утра убирала осколки японские.
“Если бы у меня в самом деле было сорок органов чувств, я бы не порезалась ни разу, а так — пару раз всего, но как сильно!.. Ничего себе отпуск начался — надо собираться в Крым, а ночь практически без сна”.
И в этот же день позвонила мать Кристины.
То есть сначала были соседи снизу, которые требовали вернуть им нарушенный сон. А сами-то через ночь не дают выспаться всему дому — роняют себя. От выпитого. Примерно их ночную жизнь Кристина представляла так: упал, второй раз упал. “Вот жизнь-то меня роняет! Бросает, кидает… Ну, сейчас кто-то за это ответит!” И началась драка, с вольным разливом мата.
Наконец от соседей удалось откупиться бутылкой “Нострадамуса”. Им бы хотелось пару-тройку пакетов “Родничка”, но пришлось взять то, что дают. И ушли, подпирая друг друга (это были муж и жена).
Затем Борис и Бен выносили балку, а вернувшись, бурно мыли руки, завозились, заборолись. И наконец сели пить чай.
— Балка легче бомжихи, — рассуждал сын. — Мы с Настей ее переносили — заснула прямо на заборе, пополам зависла… Мы ее в тень. А потом в луже мыли-мыли руки, Настиным платком вытерли, платок выбросили. Едем в трамвае, Настю от меня отнесло, и я смотрю: она ест орешки из своего кармана. Я знаки делаю — она не замечает. Пришлось на весь трамвай кричать: “Алло, гараж! Не ешь такими руками! Мы могли подхватить там бытовой сифилис! А уж яйца глистов — точно!” И тут все стали от нас дико шарахаться, даже один панк.
Борис подавился печеньем и закашлялся. Кристина не смолчала:
— Завтрак застрял в горле аристократа? — Только что она с теплым пятном в груди прислушивалась к возне мужа и сына, и вот уже на месте теплого пятна — еж колючий. — Я бы тоже шарахнулась. Как тебе не стыдно, сын, девушек в такие авантюры затаскивать, бомжих переносить?
— Мам, это сама Настя предложила.
— Но ты же мужчина, тебе скоро пятнадцать. Подумай!
Много чего здесь подумал Бен, но лишь схватил со стола весь семейный кусок халвы и наделся на него, как живой чулок.
Вот тут-то и раздался телефонный звонок. Мать Кристины звонила из Кунгура. Она недавно выписалась из больницы — получила в бане сильные ожоги. Кристина как раз послала ей телеграфом три тысячи, значит, мать захотела поблагодарить?
— Доченька, у тебя отпуск — приезжай ко мне, побудь здесь… неделю.
