доносился какой-то созидательный грохот. Вошла растерянно. Потолочное перекрытие между первым и вторым этажами ходило ходуном.
Света осторожно начала подниматься, опасаясь строительного кирпича по мозгам. На втором этаже не было ни души, только от ковровой дорожки поднимался не то пар, не то дым.
В редакции сидел Миша и с мученическим видом внимал старушке, которая обиженно частила:
— Я участница трех войн: Халхин-Гол, финская, Великая Отечественная и так далее.
— А что так далее? — уточнил Миша, подавая Свете стул.
— Можно я прочту два стихотворения?
— Маргарита Владимировна! Я внимательнейшим образом... Ваши стихи очень искренни, но... “Как хорошо гулять в лесу, когда такая тишина, не слышно выстрелов „Авроры””... Какая “Аврора” в лесу-то?
— Она всегда в моем сердце. А вы знаете про отрицательное уподобление? “Не стая воронов слеталась...” — Видно было, что старушка прошла царскую охранку, сталинские лагеря, послереабилитационные мучения, все это разрушило ее разум, но сильно укрепило выживаемость. И наконец она привела самый веский довод: — К тому же университетов не кончала.
— Астафьев тоже не кончал, просто талантлив от природы, — сказал Миша, рухнув духом и отчетливо слыша возражения автора:
— Вот и у меня — от природы... Да еще если б вы не уклонялись от своих обязанностей — поработали над моими стихами, а не занимались бы в рабочее время гимнастикой. Конечно, я ничего не могу вам дать, и вы этим пользуетесь!
Света поняла, какой это грохот был слышен, — значит, Миша проводил производственную гимнастику. Она увидела на его столе лист бумаги, а на нем строка, потом еще такая линия... такая кривая засыпания. Видимо, он уже дремал, а ручка сама шла и шла.
— Я вижу, все в порядке, — сказала Света вставая.
— А тебе чего надо?! — закричал на нее закорябанный жизнью Миша.
Она повернулась и ушла, почти не отражая мир со всеми его запахами, красками и шевелениями. Но у ближайшего автомата остановилась и набрала номер редакции:
— Вам позвонила участница татаро-монгольской войны. Я скоро умру, поэтому требую, чтобы вы напечатали мои стихи!
— Света, понимаешь, ее стихи нам рекомендованы с неодолимой силой. Извини меня... Клянусь тебе, я буду становиться все лучше и лучше, а в последние пятнадцать минут жизни буду совершенным, вот увидишь.
Фрагменты книги.
* * *
Журнальный зал | Новый Мир, 1995 N9 | НИНА ГОРЛАНОВА, ВЯЧЕСЛАВ БУКУР
НИНА ГОРЛАНОВА, ВЯЧЕСЛАВ БУКУР
*
РОМАН ВОСПИТАНИЯ
Школа
Света зашла в учебную часть. Там сидел лишь один старшеклассник в трусах. Физкультурник, наверное.
— Вы одежду принесли? — вошел завуч. — Да, вот полюбуйтесь. Хотел вынести серную кислоту! Положил пробирку в карман, а она лопнула.
— А я думала, физкультурник.
— Вы просто... гармонично воспринимаете действительность! — Куницын веером распустил свой второй подбородок, представился и стряхнул соринку с воротника Светы — в нем, видимо, еще осталась частица мужчины, не переваренная бюрократом. — Ваше заявление? Кофе хотите?
Пока он читал заявление, Света коротала время, составляя словесный портрет завуча: анфас — утомление, в профиль — переутомление. В сутках двадцать семь часов. Любимый жанр — трагедия.
— Скажите... это правда, что ваша Настя моет пол? А разве может первоклассница выжать тряпку!
— Почему нет?
В ответ Куницын изобразил такое огромное сочувствие Насте, что даже отставил чашку с кофе. Света пустилась в разнузданную ироничность:
— Остынет кофе!.. Жалеть-то легче, чем воспитывать...
— В этих немецких чашках кофе очень долго горячий, — ласково улыбнулся завуч, но подобрал свой второй подбородок.
Света поспешила уйти. Школа шумела ломающимися голосами старшеклассников. “Замётано, замётано!” — “Что замётано?” — “Что ты дурак!” Боги, боги! Эта шуточка ходила по коридорам еще во времена Светиного детства. “Подайте слепому на цветной телевизор!” А вот это уже совершенно новое что-то... “Самолет, самолет, ты возьми меня в полет!” — пропел сонливый дошкольник, сын уборщицы. Ну, это уже будет вечно звучать, пока самолет не превратится в космолет. Интересно, в пору космолетов уборщицы тоже будут жить в подвалах школ со своими маленькими детьми?
