'Запрет на ввоз в Россию обработанного хлором мяса птицы может негативно сказаться на отношениях Вашингтона и Москвы...' 'Российские официальные лица должны осознать какие сложности создаст данное правило для нашей отрасли, а также как это подействует на наши отношения в целом...' 'Мы предполагаем, что предлагаемая норма вероятнее всего не сработает...'
/министр сельского хозяйства США Том Вилсак/
'Восток будет для Западной Европы рынком сбыта и источником сырья!..'
Адольф Гитлер, сентябрь 1941 г.
(конец вводных)
--------
- Закон улицы справедлив! Ах ты не с нашей улицы? Тогда какого хрена ты здесь делаешь? Дай отчет! Уболтать пытаешься по своему юсовскому пиндосскому адвокатскому состоянию карманной души? В рыло! На штык! Штатовский народ несет ответ за политику своего правительства, коль скоро он его выбирал, а разбираться - кто там за кого голосовал, сколько кукишей в кармане держал, это к ... !
Лешка-Замполит не говорит - куда именно, но тут и так понятно.
- Мелочиться? Вошей среди клопов искать? Если пиндосия воюет, а она всегда воюет, везде свое звездорыло полосатое сует, пусть хоть с Ираком, до которого нам, казалось бы, дела нет, но тут любой честный человек, даже не связанный кровными узами с этой страной (родственными или духовными), где бы он сам не находился, имеет полное право к ногтю всякого штатовца! Мирный штатовец? Бизнесмен? Мирных бизнесменов нет! Всякий штатовец - проштатовец, проводник политики собственного правительства в любой стране мира. И точка! Закон улицы! Первый начал? Шагнул подошвой на нашу улицу? Покосился в ее сторону? - Виновен!
- Закон коллективной гражданской ответственности за государственные преступления? - хмыкает Сергей-Извилина.
- Вот! - восклицает разгоряченный Леха, толкая Петьку-Казака в бок. - Ты Извилины держись - он дальше видит, понимает: 'что - зачем - почем', да что из этого получится! Будет такой приказ - будем работать и по проводникам идеологий. Уж я им такие 'Окна' устрою - форточки не найдут! Отчего, скажите, должен расхлебывать всю эту грязь, что льется из 'окон' еврея Нагиева? Почему не русского Вани, Васи или Степана, с которого я по-родственному могу спросить: что же ты, подонок, блядь ты этакая, козел вонючий делаешь?.. С еврея же - как с гуся - не усовестишь, с него, к тому же, спросить нельзя, и уж, тем более, морду щупая, потому как сочтут, что придираюсь за этот самый симитизм его - его морда на все счета священная, пусть хоть по самые пейсы измазался в своем новотворчестве, дерьмо не только ртом, из ушей плывет, а не заткни! Все знают, что ему ихним кагалом наперед греховать отпущено, и приберут его исключительно собственные кошерные черти, как загнется, похоронят с почетом на самом лучшем месте, потому как находится он на переднем крае ихней войны. Ему за это, опять же с разрешения собственного кагала, разрешено собственные пейсики сбрить, кипу не носить, свининку на банкетах кушать, некошерной водочкой запивая, потому как он диверсант на чужой - считай нашей! - территории, которую готовят под свою, и здесь он, сука-диверсант, выделяться не должен. Считаешь, мы - диверсанты? Да мы - дети перед такими! Мы - взвод, а тут - дивизия в одном лице, или куда там - дивизий! - армия! - Леха говорит, едва не захлебываясь. - Всякая такая сволочь на телевидении - армия, и свой грязевой фронт держит! Грязи! Больше грязи! С собой занести, выдумать, объявить чистое грязью - лишь бы одно утопить, замазать Россию на века!
Говорит горячо, а выговорившись, никак не может остыть, все хочет прибавить.
Не стоило бы повторяться Не место, где столь часто надо 'гвоздь в гвоздь', такое только 'Змею' - командиру группы - положено, или Седому, поскольку он еще и воспитатель - его занудствование уставное. Переводит дыхание и лепит вывод, к которому давно пришел - как бы подводит к черте или стенке.
- Тут только стишки одного еврейского поэта-агитатора и подходят: 'сколько раз встретишь - убей!', примерно так... И извиняйте, что не в рифму.
Леха, до краев заполненный удушливым гневом, сторон не видит в поисках правды, цепляет на себя репей древних проблем. 'Замполит', он же 'Балалайка', прозванный так за неистребимую тягу всему давать простые объяснения, а именно: - 'проискам мирового империализма', с недавнего времени уточнил адрес этого империализма и его национальную принадлежность.
Некоторые вещи, когда их концентрация переходит какой-то мыслимый рубеж, уже не могут считаться случайными...
- Вот скажи, ты мух жалеешь?.. А за что не жалеешь? - допрашивает Леха и сам же отвечает: - За то, что везде лезут и переносчики всякой заразы. Скажи и в чем разница? Если, конечно, размеры не брать... Нет разницы! Везде лезут и разносчики! Новозадворскую даже не беру примером! Так переживать ли, что муха-баб или не баб? Прихлопнуть без рассматривания яиц! Да только за то, что на хлеб села, потопталась, испоганила. А не испоганить они не могут! Вот муха Толстая - я о мухочеловеке говорю - села на хлеб русский, описала деревню, крестьянство - что не образ, то гадость! А по другому может? В состоянии ли, потому как всякая муха с гавно слетела, и его же выискивает, все вокруг себя под собственные видения-желания равняет? Рисует мир, которого не знает, чуждый себе, но рисует таким, каким видеть хочет! Да сколько не было поколений за той Толстой, они хлебушек не сажали, даже рядом не стояли, а только топтались, гадили на хлебушек! - говорит Леха, для убедительности, случайно, но копируя манеру Седого и даже голос его. - К культуре, к образованию, к чистоте их близко подпускать нельзя, потому как разносчики! Вот та же Толстая, не возьми, сейчас топчется на определении талантов - видишь на какой хлебушек села? - на само будущее его! Определяет теперь - что талант, а что нет - что хорошо, а что плохо! В расход! Или вот другой полностью опустившийся бабец - мухабаб Милявская - подстать ей, еще и неряха, да и дивизит еще про то, убеждает: 'пусть говорят!' Я в женщин никогда не стрелял, даже не целился, но тут... И не дрогну! И совесть не заест, потому как с говна, да на хлебушке топтаться, да говорить, что это хорошо, да яйца свои стремиться на всем отложить - за такое, сами понимаете...
Лешка, впадая в безмерную тоску бесперспективности времени, в котором 'все схвачено', имеет ввиду начало, пик, уже не замечая последующих смен декораций - ту же грязь, но уже под эстетику Малахова.
Но казалось уж на что все было 'схвачено' в 1926-1928, и настал 1937-1939. Сколь прочно 'все схвачено' было в Хазарии - и где та Хазария? - сколько она продержалась? - племена смели напрочь то людское позорище...
- Нехорошие они человеки, - соглашается Петька-Казак. - Рот и жопа разом речи ведут!
'Шестой', Лешка-Замполит, перефразируя Цицерона, уже не берется доказывать, что истина сама себя защитит без труда, и что для чего надо только дать ей шанс - отменить телевидение, радио и газеты. Он считает, что в новых условиях, где 'случай столь запущен', этого уже недостаточно. Надо помочь - развесить на виду у истины ее главных душителей, вот тогда она расцветет! Он единственный, кто регулярно смотрит телевизор и от того звереет, словно облучают его каким-то секретным прибором, заводя на то, что человеку немыслимо...
Жизни есть что предложить. Сто путей на тысячи ошибок.
- Плохо, что рой! На одну замахнулся, вторая села - по хлебу не ударишь, а сгоняй не сгоняй, не насгоняешься... Жужжат, присядут, тут же сменяются - решают свои говняные дела - где такую мухобойку взять, чтобы всех разом? - чтоб враз и навсегда отвадить от русского хлебушка!
- Ваш вывод, Алексей Замполитович, основывается на тех же предпосылках, на которых Чапаева следует считать индейцем, раз он был красным и воевал против белых.
- Вот и рассказывай колодезной лягушке об океане! - обиженно восклицает Лешка...
'Еврейский вопрос' - вопрос вечный, как все вопросы морали, казалось бы не имеющий ответа, из раздела софистских, пытающийся перевестись в рамки неких правил - в то самое безнадежное русло, которое направляют его сами евреи - но тут человек, тот самый человек, которого они не желают
