— Санхира Нагуляк!..
— Здесь! — ответила молодая девушка, зачем-то вставая с лавки и краснея.
— Совета Романюк?..
— Здесь я! — встала другая.
— Домка Смошняк?
Домка, постарше годами своих подружек, с усмешкой отмахнулась от Павлюка. «Поди ты, мол! Видишь, что тут я, чего зовешь!»
— Эге! Да здесь, Иван, собрались лучшие задубривские вышивальщицы, — сказал он, улыбаясь.
В сенцах послышался шум. В хату вошла закутанная в теплую шаль поверх подбитого бараньим мехом кожушка Параска Амбросий.
— Теперь все! Круглым счетом! — усмехнулась Домка.
— Зачем ты?.. — сказал с укором Павлюк. — Тяжело тебе в такую непогодь.
— Хочу со всеми быть! Вместе! — зарделась Параска и села на лавку рядом с Советой Романюк, лучшей своей подружкой.
— Ну, добре. Нечего таиться! — встал из-за стола Павлюк. — Настал час, друзья! Бегут польские паны… Бегут от Красной Армии. Идет она самосильно на помощь бедным людям. Теперь и к нам на Буковину придет, чует мое сердце. Встретить надо наших братьев с честью!
Он помолчал, будто вспоминая что-то.
— Подпольная сельская организация «Вызволение» дает вам поручение. Неси, Иван, прапор! — сказал он хозяину хаты.
Иван ушел в сени и быстро вернулся обратно с большим глиняным кувшином в руках. Павлюк, не говоря ни слова, взял от Ивана кувшин и опрокинул его горлышком книзу. На стол выпал лоскут красной материи.
— Разверни! — сказал Павлюк хозяйке.
Домка развернула и, встряхнув, разложила на столе алое полотнище, уже на четверть вышитое шелком.
— Наступила долгожданная пора, друзья! Красная Армия близко! Надо заканчивать прапор — это знамя! Одной Домке не справиться. Потому-то и позвал вас. Вышивайте знамя быстрее да лучше. Понятно?
Женщины молча кивнули головами.
— Предупреждаю: если знамя попадет в руки жандармам, нам всем грозит смерть!..
…И еще вспомнилось Параске, как Микола Павлюк готовил задубривцев к встрече с воинами Красной Армии. Он знал: Параска умела складывать песни, умела петь их вместе с задубривскими девчатами. Но она умела и молчать, как молчит камень. Об этом тоже знал Микола Павлюк. За это он не меньше, чем за хорошие песни, ценил Параску.
— Ты бы, Параска, сложила песню к приходу наших братьев — воинов Красной Армии. С нею мы пойдем встречать их, — сказал он как-то Параске.
— Попробую! — пообещала она.
Об этом знали только они двое.
А Микола без устали ходил от хаты к хате, разговаривал с людьми, показывал полученную с превеликим трудом в Черновицах советскую газету «Известия», тайком читал ее сельчанам.
…Красная Армия все приближалась. Она освобождала западные области Украины из-под гнета польских панов, вызволяла своих украинских братьев из вековой неволи.
Польские паны, напуганные, растерянные, бежали через Румынию кто как успел.
На дорогах люди глядели, как бежали паны.
— Тикайте, бисово отродье! — приговаривали они. — Наши бояре тоже скоро побегут. Недолог их час!
Жандармы рыскали но селам, арестовывали крестьян, бросали в тюрьмы не только за неосторожно сказанное слово, но и за смелый взгляд, за усмешку.
— Радуетесь! — хрипели жандармы в застенках, истязая свои жертвы.
В хате Домки Смошняк кипела работа.
Микола Павлюк усадил за вышивку знамени для встречи воинов Красной Армии самых искусных вышивальщиц. С утра до поздней ночи, сменяя одна другую, сидели они над вышивкой.
Параске он поручил самую трудную работу.
— Ты, Параска, вышивай герб Советского Союза — серп и молот. Справишься? — спросил он.
— Справлюсь!
Щеки у Параски покраснели от радостного волнения.
Как-то собрались в хате у Домки все вышивальщицы вместе, залюбовались, как ладно да споро кладет Параска нитку к нитке, вышивая желтыми шелками серп.
— Спой нам, Параска, свою спиванку, — попросила Совета Романюк.
— Какую спиванку спеть вам, подружки?
— Про матушку родимую, про Украину.
— Слушайте, девоньки! — просияла Параска.
И по хате полились чистые звуки голоса. Параска пела о саде, что расцвел на диво людям, о том, что ей тяжко и тоскливо без матушки родимой, а цветы кивают в саду головками, будто приветствуют людей с наступлением тепла и весны.
выводила Параска печальный мотив песни.
— Откуда это у тебя, песни твои? — спросила подружку Совета.
— От матери, от бабушки своей. Слышала я от них о славном Довбуше, о храбрых опришках, как они с топорцами в руках проходили по помещичьим имениям по Закарпатью и Буковине, как сжигали упырьи гнезда всемогущих кровопийцев. На всю жизнь запомнила я истории о Мухе — ненавистнике панов, о смелом Кобылице, о Богдане Хмельницком, Кармелюке, Кривоносе. Про все это и пою!
…Все новые и новые картины вставали в памяти Параски.
Она вспоминала, как, оставаясь наедине за вышивкой прапора, налегала на работу, радуясь тому, что занята в таком важном деле.
«Шутка сказать! Поручение подпольной организации „Вызволение“ — вызволения буковинцев из-под власти румынских помещиков», — думала Параска.
Она мечтала о том дне, когда все люди родного села, и стар и млад, выйдут с веселыми песнями навстречу тем, кого они с таким нетерпением ждали долгие годы.
Так, за вышивкой знамени, сами собой сложились слова новой песни.
— С нею задубривцы пойдут встречать воинов Красной Армии, — сказала Параска Павлюку, закончив читать слова песни.
…И сейчас, в тюремной камере, видит Параска перед своими глазами этот прапор.
Домка расправила уголки полотнища и, любуясь вышивкой, спросила:
— Ну как, Микола, хорошо вышили?
— Спасибо вам, товарищи женщины! — Павлюк низко поклонился вышивальщицам. — Честь и слава вам за ваш труд!
Лицо Параски озарено счастливым сиянием. Она чуть слышно шепчет слова сложенной ею когда-то песни. С нею в жаркий, июньский день тысяча девятьсот сорокового года задубривцы всем селом пошли длинной колонной навстречу полкам Красной Армии.
Параска шла близко от знамени. Подружки помогали ей. Параске не трудно идти. Радость
