будет. Так что просто не мог не обратить внимания на слухи о встающих мертвецах, как и о нападениях бешеных, как говорили в начале. Только ведь зомби снесли даже военные заслоны, что же тут говорить про почти не вооруженных гражданских. Как ни уходи, все равно попадешь в пробку, на любой дороге. А пешком уходить из города в первые дни вообще больше походило на самоубийство. Силой воли я заставил себя об этом не думать, оставив только в глубине души надежду, что мои родные живы.
Позже я улыбнулся, услышав все это, с подробностями, неизвестными простому рядовому. Почти весь монолог бригадира слышал лично, и в нем ничего не говорилось, ни о военных, ни о засадах на проезжающие мимо отряды. Ни сколько не сомневаюсь, что подобные версии обсуждались в командовании отряда, которое бригадир, выставленный больше как официальное лицо, делил вместе с авторитетами, державшими в казарме настоящую власть, с которой не спорили даже республиканцы. А Пень как раз разговаривал с таким авторитетом, теперь я понимал, что тот мужик и был Батей, одним, как получается из самых уважаемых лиц в отряде. Осталось только разобраться, как это в одной группе оказываются члены враждующих друг с другом группировок. Это мне казалось очень важным. Только торопиться с этим не стоило, не надо было вызывать к себе лишнее внимание.
Пень тоже ухмыльнулся, сделав какие-то свои выводы относительно меня и снова начал подниматься, когда на краю обрыва показалась машина, которой раньше в нашем конвое не было. Да и вообще этот агрегат до машины не дотягивал, больше похожий на пляжный джип, которые иногда проскальзывали в дешевых американских фильмах. Только этот вместо ярких желтых и красным оттенков был покрашен в невзрачный зеленый камуфляж, как нельзя лучше подходящий для открытого поля. Четыре открытых кресла, без всяких намеков на дверцы и крышу, только мотор был закрыт легкой решеткой, сейчас еще и затянутой маскировочной сеткой. Вместо крыши были только два высоких обруча, на заднем еще крепился ручной пулемет Калашникова, сейчас направленный в сторону поля. Другого оружия на машине видно не было, да и не для боев она предназначалась. Внутри машины сидели три человека. То есть, двое из них сидели в креслах, а третий стоял, держась за пулемет и обозревая окрестности. По его расслабленной позе можно было судить об отсутствии врагов в округе. Здесь даже не должно быть мертвецов, довольно далеко от любых населенных пунктов, поэтому стрелок мог позволить себе чуть отдохнуть.
Машина притормозила прямо над навесом, сбросив вниз целую тучу пыли и мелких обломков, обрушившихся со склона, вызвав новый поток мата и ругательств. Каратели выбегали из-под навеса, отряхиваясь и в голос понося притормозивших наверху разведчиков так, что у меня с непривычки уши просто завяли. Разведчики, если верить немногочисленным цензурным словам, проскальзывающих в общем потоке, не обратили на это ни малейшего внимания, только один из них перегнулся через борт машины и сплюнул вниз, выразив так, наверное, свое отношение ко всему услышанному. Другой разведчик, сидевший за рулем, перемахнул через борт джипа, а потом, быстро и уверено спустился вниз прямо по крутому склону оврага, помогая себе руками, придерживаясь за стенку.
Не обратив ни на кого внимания, он прошел сразу к бригадиру, успев заехать в нос одному нерасторопному карателю, не успевшему сразу убраться с дороги. Одетый в тщательно подогнанный и чистый камуфляж, на котором были два перекрещенных ремня с подвешенными кобурами с пистолетами, высокие и тщательно вытертые берцы черного цвета, разведчик разительно отличался от наряженных в старый и потертый камуфляж карателей, большинство из которых свой внешний вид совершенно не интересовал. И относились такие республиканские войска к полубандитским карательным отрядам соответственно, обращаясь как с попавшейся на дороге грязью.
Разведчик, не отдавая честь, подошел к бригадиру и суну ему в руки планшет с какими-то записями, в которые бригадир вцепился так, словно там были сокрыты все тайны мироздания. Дожидаясь ответа или чего-то подобного, разведчик закурил. Даже на таком расстоянии я заметил, что сигарету он вытащил из фирменной пачки, которые уже стали редкостью. Теперь их все больше таскали в пакетиках или деревянных коробочках, мешая марки и крепость табака. Кто-то из зеков почти сразу же протянул руку, видимо, прося прикурить, но в ответ получил такой ледяной взгляд, что тут же смотался. И лишь отойдя в сторону, позволил себе что-то пробурчать, все же опасливо поглядывая на республиканца.
– Вот они, крысы тыловые, – почти прошипел Пень, кивком головы указав на стоящего разведчика, сразу раздумав вставать и поудобнее усевшись рядом со мной, – прикатили. Значит, скоро и нам выдвигаться. Это разведывательный отряд, такие чуть ли не до самой Москвы доезжают. Глаза и уши Республики. Каждый из них – личная ценность даже сам по себе. С такими как мы их даже не сравнивают. Только криво посмотри в его сторону
– руки и ноги тебе сломают, а потом бросят подыхать где-нибудь на дороге. Забавно, что они лично приехали, обычно кого-нибудь из рабов присылают с письмом или флешкой. Этих им совсем не жалко, – добавил он непонятно к чему, прикрыв глаза, будто вспомнил что-то хорошее.
– Привезли что-то важное? – спросил я, наблюдая, как бригадир переворачивает листок за листком, тщательна вглядываясь во все, что там написано.
– Конечно, важное, – кивнул Пень, посмотрев на меня так, будто я сказал какую-то глупость, – это нам указание, когда атаковать, где и как. Отступим хоть на шаг от этих инструкций, значит, позже будут очень большие неприятности. Слова оказались вещими. Бригадир, набросав на листке какие-то закорючки, отдал его разведчику, подобострастно улыбнувшись. Взяв ответ, разведчик направился к выходу с территории лагеря, а командир карательного отряда тут же поднял страшный переполох, объявив аврал и общее построение, согнав с насиженных мест даже авторитетов, подчинившихся, правда, без особых проблем.
Как именно строились, я так и не понял. Ни по возрасту, ни по росту это точно, скорее, кто где успеет пробиться. Толкались, лягались, пропихивались друг мимо друга, мешая ряды и строй, и никак не могли успокоиться. Не видя для себя в этом особо важности, я спокойно занял место где-то в самом конце, даже не особо посмотрев, кто именно оказался моим соседом. Какой-то мелкий и тощий бандит с щербатой улыбкой, растянувшийся в довольной усмешке, когда я встал слева от него. Доходил он мне едва до груди, но смотрел снизу вверх с чувством собственного превосходства, как будто вытатуированные у него на плече годы отсидки для меня действительно что-то значили.
Когда же под мат бригадира и резкие окрики авторитетов, не любивших суматоху, даже прямо их не касающуюся, отряд все же успокоился, ему объявили, что сейчас пешком выдвигаемся в направлении цели операции, находившейся всего в трех километрах отсюда, то есть, менее часа ходьбы. Почти все были этим недовольны, последние слова бригадира буквально потонули в гуле свиста и возмущенных окриков, что-то насчет того, что уже не в тюрьме и не на зоне, барачные построения и ходьбу поотрядно может себе засунуть сам знает куда, да и маршировать может, если сильно уж хочется. А здесь есть машины, поэтому надо не пешком шлепать по степи, а ехать на колесах, благо рядом стоят.
– Заткнулись, зверье, – не выдержав, рявкнул на них бригадир со всей силы своих легких, – раз сказано пешком, значит пешком. И ничего объяснять вам здесь не буду. Надо будет, вы у меня на зубах туда поползете, как бы вы не хотели кататься. Бензин куда дороже таких уродов, как вы здесь. Кто против?
Снова раздался общий гул, в котором орали практически все, но все же сильнее всех надрывался задний ряд, где, не видимые за головами первых двух рядов, надрывались зеки, в голос ржущие после каждой особенно удачной фразы. Я только глубоко вздохнул, сочувствуя этому человеку, руководившим отрядом, в котором его не уважали даже самые последние из всего сборища, считая ничем, кроме как посмешища, которое можно высмеивать при каждом удобном случае.
Выстрел оборвал все смешки разом, почти неслышимое эхо, отразившееся от стенок оврага, затихло почти сразу же, и слышно стало, как ветер играет в ветвях растущих сверху березок. И в такой тишине отлично были слышны стоны одного из карателей, которому пуля попала в шею. Несчастный захлебывался собственной кровью, но никто и не пытался ему помочь, боясь шевельнуться. Парень стоял в первом ряду, и брызги крови при попадании попали еще на нескольких человек, стоявшими сейчас с широко раскрытыми от страха глазами, забыв о том, что стоило бы вытереть лицо. Потом взгляды синхронно повернулись к бригадиру, чья рука уже тянулась к пистолетной кобуре, но по его не менее шокированному выражению лица было понятно, что в этом он никак не замешан.
– Вам сказано пешком, значит пешком, – сказал сухой, чуть надтреснутый голос сверху, – кто против этого приказа, может становиться в очередь.
Все посмотрели наверх, где все еще стояла патрульная машина разведчиков. Двое так и сидели там, а вот третий вышел. Стоя на самом краю оврага, он держал в руках СВД, всю обмотанную зелеными тряпками
