от восторга.
Он указал на посылку:
— Ты собираешься ее вскрыть?
— Прямо сейчас? Нет. Пусть это станет сюрпризом.
Пакет с соком замер у самых его губ.
— А что там?
— Так… одна мелочь.
— Кружевная мелочь?
— Возможно.
Роз послала ему улыбку, полную обещания. Ему прошлось прикусить язык зубами, чтобы тот не вывалился наружу. Именно сейчас ему стало ясно, почему Адам согласился откусить кусочек яблока, а вокруг Елены Прекрасной разгорелась война.
— Мейсон?
Роз шагнула вперед, задержав свое лицо в нескольких дюймах от его лица. Он жадно вдыхал ее нежный запах.
— Что?
— Завтра ночью нам в первую очередь надо узнать, почему Нью-Йорк называют городом, где никто не спит.
Несмотря на бесстыдные слова, сказанные днем раньше на кухне у Мейсона, бравада покинула Роз, как только самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту. Чем ближе шофер такси, который, судя по манере вождения, задумал покончить счеты с жизнью, подвозил их к гостинице в центре Манхеттена, тем сильнее нервничала Роз.
Что, если после акта любви Мейсон поймет, что больше между ними не существует ничего общего? Если наконец осознает, что нет в ней ничего особенного?
О, он, конечно, сумеет преподнести новости максимально тактично. Жестокость ему не присуща. Но некоторые раны разъедают плоть и кровь, вне зависимости от того, насколько деликатно нанесен удар.
— Ты что-то притихла. — Мейсон нашел ее руку, слегка пожал.
— Детройт по сравнению с Нью-Йорком кажется совсем небольшим городом.
— А Гавань шансов так и вовсе представляется крохотным местечком, — добавил он.
— Ты никогда не скучал по жизни в крупном городе?
— Временами. Но Гавань шансов навсегда останется для меня домом. А ты?
У Роз никогда не было дома. Настоящего дома, о котором Мейсон говорит с таким воодушевлением. Но она пожала плечами и ответила:
— Подчас бывает. В городе есть чем заняться, особенно по вечерам.
— «Уолдорф-Астория», — объявил водитель, сворачивая на стоянку рядом с громадным парадным подъездом гостиницы.
— Вот мы и прибыли, — с преувеличенным энтузиазмом сказала Роз.
Мейсон перехватил ее руку, уже потянувшуюся открыть дверь такси.
— Ты нервничаешь, Рози?
— С чего бы мне нервничать? — фыркнула она. — Я и раньше пару раз останавливалась в гостиницах.
— Я не о том. Мы можем… взять отдельные комнаты, если хочешь.
— И мерзнуть поодиночке?
Без тени улыбки он ответил:
— Там, где дело касается тебя, замерзнуть мне не грозит. Просто не хотелось бы, чтобы ты чувствовала принуждение.
Она склонилась к нему, быстро коснулась губами его губ.
— Никакого принуждения.
Роз не врала, говоря Мейсону, что жила в гостиницах и раньше, но отвратные каморки, предоставляемые ей тогда, не шли ни в какое сравнение с «Уолдорф-Асторией». Зарегистрировавшись, Мейсон удостоверился, что их багаж доставят в номер, и повел Роз по нижнему этажу. Однажды он уже останавливался здесь и потому теперь исполнял роль экскурсовода, обратив ее внимание на круговую мозаику пола вестибюля и на знаменитые девятифутовые часы.
По пути к лифтам Роз задержалась у громадной композиции из цветов, наполняющей окружающее пространство ароматом лилий.
— Как красиво, — сказала она. — Все-все. Я не ожидала… такого.
— Когда надо произвести на женщину впечатление, я иду на все, — ответил Мейсон. — А здесь куда ни глянь — произведения искусства.
— Я не отличу произведения искусства от заурядной репродукции, но спасибо. Я никогда этого не забуду, Мейсон.
Они поднялись на лифте к себе в номер. В камине весело горел огонь, и, несмотря на ранний час, на столике уже остужалось в серебряном ведерке шампанское. Открытые стеклянные двери отделали гостиную от спальни. В ногах громадной постели Роз заметила данный ей напрокат Марни чемодан, стоящий рядышком с тем, что привез Мейсон.
Глаза у Роз защипало от подступивших слез, горло сжалось. Нелепо, подумала она, хочется плакать, когда тебя пытаются сделать счастливой.
— Отсюда прекрасный вид на Парк-авеню, — сказал Мейсон.
Он стоял у окна, отдернув штору. Роз выглянула. Несколькими этажами ниже сновали машины, сквозь стекло доносились их гудки и гул заводимых моторов.
Мейсон опустил штору и притянул Роз в свои объятия.
— По-моему, я тебя чем-то опечалил.
— Не опечалил. Оглушил. Я чувствую себя особенной, Мейсон, такого со мной еще не бывало.
Она приподнялась на цыпочки, хотела поцеловать его, но он слегка отодвинулся.
— Давай проясним с самого начала. Я не сделал ничего, чтобы заслужить твою благодарность. Ты действительно особенная. Это правда, Рози.
— Насколько особенная? — спросила она прерывистым шепотом. — Я хочу, чтобы ты показал мне.
Мейсон поцеловал ее, жадно впиваясь губами в ее рот, но после окончания поцелуя она повторила, теперь более настойчиво:
— Покажи мне. Сейчас.
Мейсон планировал потратить утро на экскурсию по городу и ранний обед во французском ресторане, чтобы потом попасть в театр на «Короля Льва». Собирался соблазнить ее на фоне свечей, при помощи вина и огромного букета алых роз, доставить который должны были под вечер. И никак не рассчитывал сам оказаться в роли соблазненного.
Мейсон поцеловал Роз в отчаянии, которого никогда раньше за собой не замечал.
— Прямо сейчас? — переспросил он, просто чтобы убедиться, что понял ее правильно.
— В эту самую минуту, — подтвердила она, уже расстегивая верхнюю пуговицу блузки. — Нью-Йорк может подождать, Мейсон. А это нет.
Правда за ней, но полностью отдавать Роз инициативу он не собирался. Как же быть с его фантазиями относительно секрета посылки от «Секрета твоих побед», найденной на пороге?
Под ее блузкой оказалось нечто шелковое. Нечто, не потребовавшее больших затрат материала и удерживающееся на двух тонюсеньких лямочках. Мейсон немедленно занялся поясом брюк Роз, торопясь узнать, насколько находящееся под ними соответствует бюстгальтеру. И внезапно остановился.
— Погоди-ка, — сказал он и рванул к двери.
— Ты уходишь?
— Я ненадолго, — заверил он и усмехнулся. — Следует позаботиться, чтобы на сей раз сюда никого не принесло.
