изобилие, выставочные россыпи поросячьих стад и золотых пшеничных дождей, неиссякаемость голубоглазого девичьего озорства и лукавства, хитринки и живинки - и ямочки на щеках, - все это, помноженное на совершенство солярного советского климата, генерировало небывалое чувство полноты жизни. Одни идиоты скажут, что все так и было, а че, - а другие идиоты возразят им, что это подлый сталинский лубок, сделанный в согласии с эйзенштейновским «монтажом аттракционов», «в то время как на Колыме», - но мы не будем их слушать. Свинарка Новикова Глаша и пастух Мусаиб Гатуев, протягивающие друг к другу руки сквозь метели, и кривомордый Кузьма Петров с лохматым цветком в петлице - все они играли не любовь и нежность, но, выражаясь современным языком, сугубый и тотальный позитив. Они играли личное счастье, выросшее из колхозной сытости, продовольственного благополучия, государственно значимого и государственно одобренного труда, они играли то, чего никогда не было, потому что никогда не могло быть.
Канал «Домашний» - наше ВДНХ. Великую территорию, как известно, опоганили, переделали «вдохновенное» имя в цокающее ВВЦ, а в тамошних шашлыках можно встретить суровый свиной волос.
Хорошо, что она возвратилась вот так, эта страна разрешенного счастья, прикровенных, но при этом государственно одобренных смыслов и простого, честного достатка. Это та же сытая, счастливая страна, то же фантастическое - пусть и бытовое - самодовольство, та же герметичная территория легитимного народного благополучия и процветания.
Как прекрасно, что она есть.
Я хожу туда пить газировку.
Медведь и ухо
В этом городе нельзя жить.
В этом городе нельзя жить.
В этом городе нельзя жить.
Это царство круглосуточного непроходящего звука; как злостная футуристическая фантазия из «Назад в будущее-2» - там, где к власти пришли футбольные болельщики. Никто еще не обращал внимания, сколь кошмар пригородного кролика Марти Макфлая похож на русскую современность. В центре содома высится иллюминированный вавилонский небоскреб круглосуточного тотализатора, где расслабляются, оттягиваются, колбасятся и вообще дают рай невоспитанного тинейджера люди с деньгами. Люди без денег внизу режут друг друга, лают, визжат и гоняют без глушителей под бухое техно. В библиотеках паутина и хлам, директор школы еженощно отстреливается из помповика и складирует подброшенных на порог дохлых кошек. Общество скреплено триединством идеалов Спорт-Бабло-Халява; душные, лицемерные буржуазные ценности вроде правил уличного движения попраны, низринуты, похерены и дезавуированы. Патриотизм остался, но какой-то персонифицированный, как всегда в аграрно-нефтяной Азии. Государства нет, дня нет, мусор не вывозится. «Это Мой Город», - величавым баритоном гундит над пепелищем Константин Эрнст, но в записи, потому что у настоящего давно сел голос, и его давно никто не видел.
В полночь с копейками вступают фейерверки. Корпоративы, жирные именины, выпускные вечера, тусы и собирушки наперебой дырявят небо. От кульминационной шутихи детонируют противоугоны, тоскливо вереща в ночи до полпервого, потому что у хозяина единственного в районе стеклопакет на другую сторону, и вообще он не дома.
Полпервого из такси вываливаются мочалки с песней «На тот майдан, на перекресток». Их дико вставляет, что они знают все куплеты до конца. Монотонно, заунывно, часами лают ничьи собаки, которых по телевизору не велит отлавливать друг живого Андрей Макаревич.
В час падает ударный децибельный фронт: наши не продули шведам. Это действительно большое событие русского футбола, редкий праздник, против которого не поворачивается язык ворчать. Сплошной рев «Россия» от Кушки до Курил, сплошной гудок, скандеж, пляс, салют, ор, хай, сирена. Русские вышли из подгруппы - кто смеет сидеть дома, иметь печень, работу и детей, у кого рука поднимается выключить свет и законопатить окна? Мы с женой в три ночи пылесосили и отбивали мясо, потому что все равно слышали друг друга плохо.
К двум радость перекидывается на ресторан «Узбекистан» и поселяется там надолго. Они там у себя сочинили летний дворик в лучших традициях восточных деспотий: снаружи по Неглинке все закрыто дувалами-бастионами и почти даже и не слышно, щелей-проулков нет, но если ты в дупло пролез или живешь в квартале этажом выше, грохот басмаческих электрогитар с итальянской эстрадой будет с тобой всегда, как реванш за поспешную колонизацию Туркестана. Вес разноцветных бумажек, сунутых козырным гостем каждому из привратников, объясняет, почему им всем насрать на жителей, хотя славянские глаза полны невыразимого шемаханского сочувствия.
Раз в пять минут слышен инфернальный хохот тропической птицы-каракатицы, купленной во двор для антуража.
Валится дождь. Славянские узбеки бегут, как дети от грозы, но на гулкие капли готовно реагируют противоугоны «шесть мелодий», их выключают, но они с интервалом в минуту запевают опять.
Пробки, свадьбы и победы русского оружия раскрепостили владельцев автотранспорта. В городе, в черте которого сигнал запрещен с начала 60-х, когда автопарк был вдесятеро меньше, клаксоны не унимаются никогда. «Запершего» выезд хама нужно будить гудком вместе со всем районом. Бомбилу, караулящего найт-клубы и сговаривающего цену на «Аэропорт» посреди проезжей части, надлежит подгонять бибиканьем. Найт-клубов и бомбил в центре города - как конского говна, каждые сто метров и две минуты. «Я лежу и охаю, а Лужкову по х…», - говорил поэт Орлуша.
В три перед развозом мусора по помойкам шарят люмпены. Ненужные рейки, доски, спинки стульев, унитазы деловито отбрасываются в сторону. Нужные пивные и кока-кольные банки для компактности следует сперва сплющить об асфальт. Плющат. А пустые пакеты из-под сока обстучать о край контейнера. Обстукивают. Бесхозные собаки легко прогоняются матом и прицельным броском банки корейского салата с балкона, но для этого ж надо встать.
Полчетвертого таки вывозят мусор - с лязгом цепей, рыком форсированных моторов и курантным бомом контейнеров. Опять разбуженные собаки, вопль «Россия» пьяного мудака с круглосуточным заводом.
В четыре по своим делам едет мини-трактор с круговым огнем - подбирать ковшом рассыпанный при погрузке хлам. У него звук танка Т-90. Каждую ночь в четыре утра я вспоминаю свой честный непокупной 2 -й класс наводчика-оператора ПТУР: 450 успешных попаданий из пятисот пусков, девять из десяти стабильно. Этот гад просто не знает своего счастья. Струя аргона размазывает экипаж по внутренним стенкам в секунду, в слизь.
А меж тем уже горит восток зарею новой. Заряжают газонокосилки, пробуют циркулярки, берутся за топоры скромные коммунальные индейцы в синих с оранжевым робах, будущая гроза неправильно запаркованных авто. Это потом, они еще не осознали своих гражданских прав, но по туземной растительной привычке встают с первыми лучами. Уже доводилось писать, что бездуховные люди жизнь
