мною игр низших лиг.
– Андрей Давыдович, ну я же вам говорил! – снова подал голос пожилой болельщик. – Пока вас не было, выигрывали два – ноль, а как вы пришли, начали пропускать и продули опять. Вы уж лучше не приходите! Примета плохая!
Андрей Давыдович виновато улыбнулся и развел руками.
Мне понравился футбол низших лиг. Понравился своей абсолютной антигламурностью, своим некоммерческим духом. Здесь не заключают миллионные контракты, футболисты и тренеры не ведут бурную светскую жизнь, не попадают на глянцевые обложки. Во второй и третьей лигах футбол – это не шоу, а просто игра, соревнование. Мужики выходят на поле и выясняют, кто сильнее. Футбол в чистом виде, без налипшей на него коммерчески-гламурной шелухи. И болельщики здесь абсолютно бескорыстные. Они ни на что не надеются, они знают, что их командам практически ничего не светит, они не ждут от своих футболистов громких успехов, просто болеют за своих, потому что они свои, ну и еще, конечно, приятно бывает выиграть у соседей, это да, кайф, вот выиграет Елец у Липецка или Старый Оскол у Губкина, и уже хорошо, и уже радость, а Лигу Чемпионов можно по телевизору посмотреть.
В тот день, когда я ездил в Орехово, как раз начался очередной тур Премьер-лиги. Приехал домой, включил телевизор. Сначала долго рассказывали, как «Спартак» упустил победу в игре с «Химками», потом про то, как «Локомотив» продул «Крыльям Советов». Про Титова, Калиниченко… Вдруг подумалось, что было бы интересно сейчас, в этой самой передаче узнать про Вторую лигу. Узнать, как сыграли курский «Авангард» и «Мордовия», как там Луховицы с Рязанью, посмотреть голы, забитые в матче «Елец» – «Звезда» (Серпухов). Но, увы, Вторую лигу по телевизору у нас не показывают.
Суточные
Русские любят китайскую кухню
Наталья Толстая
Дирк Халс. Концерт. 1640-1650
Впрошлом году на каком-то «вечере дружбы» я познакомилась с пианисткой Викторией: она приветствовала иностранцев, а я переводила. На рояле она играла так себе, но быстро и громко, а ведь это для большинства скандинавских туристов показатели мастерства. Кроме того, Виктория была стройна и миловидна, в изумительном концертном платье, расшитое по подолу жемчугом. В общем – успех и овации. Сколько нашей Виктории лет, неизвестно. Поди пойми, если не прошло и полгода, как девушка сделала круговую подтяжку. Уже второй раз. Я ее понимаю: надо устраивать личную жизнь, время идет.
– Наталья, найди мне мужа в Швеции, у тебя много знакомых.
– Какого тебе хочется?
– Приличного, пожилого господина. Богатого, не жадного.
– Ишь, чего захотела! Всем такой нужен.
– Я серьезно… Перестану концертировать – устала. Буду разводить цветы, путешествовать.
– А среди наших музыкантов нет кого-нибудь подходящего?
– За артистов замуж выходить нельзя: говнистый народ.
В том концерте принимали участие еще двое музыкантов: скрипка и балалайка. Скрипка, Людмила, дочь своего народа, оканчивала консерваторию и считалась самой талантливой на курсе. Жила она в коммуналке вместе с пьющим отцом и матерью-инвалидом. Соседи не давали ей играть на скрипке, стучали палками по батарее, как только она начинала свои упражнения. Вид Люда имела непривлекательный: взгляд исподлобья и вечно кривая усмешка. Она ненавидела всякого, кто жил в отдельной квартире. Подрабатывала ночным вахтером в Оперном театре, там и репетировала по ночам.
Между тем зрителей на тот концерт завлекли не скрипка и не фортепьяно, а Петр Семенович, балалайка. На трех струнах Петр Семенович, профессор консерватории, играл Моцарта, Рахманинова, Листа… Ну и на десерт – «Не брани меня, родная» и «Ах вы, сени, мои сени». Народ в зале приходил от игры Петра Семеновича в исступление, на бис вызывали по пять раз. Профессор сдержанно улыбался. Он знал себе цену: объехал полмира, и везде полные залы.
Петру идет седьмой десяток, подтянутый, добродушный, книг совсем не читает, любит рыбалку и баню. В жизни пришлось хлебнуть лиха: его отец оказался во власовской армии, поэтому их с мамой сослали на Крайний Север. Там, в холоде и голоде, он провел детские годы, ходил по домам и просил хлеба Христа ради. Выучился играть самоучкой, всего достиг талантом и зверским трудолюбием. Судьба музыканта в России: путь от сумы до Карнеги-Холла.
После концерта к Виктории, руководительнице ансамбля, подошла дама.
Тонкие кривоватые ноги, короткая кожаная юбка, на пальцах – изумительной красоты перстни, которые в магазине не купишь. Глаз у меня наметанный: сразу распознала, что дама богата и влиятельна.
Так и оказалось. Улла Вайнберг происходит из богатейшей семьи, владеет сетью гостиниц и живет в собственном поместье, что вообще редкость в социалистической Швеции. Улла была в восторге от концерта, предложила музыкантам приехать в Стокгольм, выступить на «русском вечере», который она устраивает по случаю приобретения трех картин Кандинского и пары плакатов Родченко. Кто же откажется?
Вика вида не подала, что обрадовалась от перспективы прокатиться в Швецию, да еще и заработать. Она задумалась и вынула записную книжку: сейчас поглядим, не заняты ли мои музыканты в это время, нет ли у нас других гастролей… «Пожалуй, сможем принять ваше приглашение. Тут я вижу небольшой перерыв между Австрией и Италией».
Молодец, думаю. Грамотно продает себя. Ведь у них давно не было никаких гастролей и не предвидится.
Госпожа Вайнберг откинулась на спинку кресла: «Сколько вы хотите за концерт?» Виктория, вроде бы опытная в таких делах, ответила: «Я думаю, что вы, Улла, знаете, сколько стоит выступление музыкантов такого уровня».
Почему не сказать прямо: хотим столько-то? Боялась, наверно, продешевить. Мое дело маленькое, я переводчица.
Через три недели трое музыкантов и я приземлились в Стокгольме. Гостиница была максимум на две звезды: раковина в номере, а туалет, уж не взыщите, в коридоре. Завтраком кормили в каком-то закутке. Самообслуживание было полное: сам доставай из холодильника мороженые фрикадельки и сам их разогревай в микроволновке. Хочешь яичницу? Яйца в холодильнике, электроплитка – на шкафу. Такого я еще не встречала. В открытом доступе были хрустящие хлебцы, приторное повидло в тюбиках и чай в пакетиках. Когда жуешь этот хлеб, то хруст такой, что уши закладывает. Беседа за завтраком исключена, собеседника не расслышать. Скрипачка, в отличие от остальных, к еде не притронулась, молча сидела за пустым столом. Я давно, со студенческой картошки, заметила, что чем хуже у людей домашние условия, тем больше спеси. Считают хорошим стилем презирать простую еду.
Ладно, думаю, что-то дальше будет.
В четыре часа за нами приехал автобус, и мы отправились на «русский вечер». Особняк восемнадцатого века был ярко освещен. Нарядные гости прогуливались в саду. Программа вечера: осмотр новых поступлений в картинную галерею, концерт петербургских музыкантов, ужин на сто персон. Музыкантов отвели в ротонду – репетировать и переодеваться. Половина гостей была мне знакома: встречались по разным поводам. Меня попросили перед концертом развлечь публику, рассказать что- нибудь про Россию. Минут на сорок, экспромтом. Да ради Бога. Я приехала из свободной страны, и политруков вроде бы больше нет. Правда, в толпе приглашенных я углядела дядю из русского посольства. Зачем-то пригласили. Учтем. Беспроигрышный номер: рассказать, как было раньше (очереди, цензура, блат) и как теперь (сады Эдема плюс свободный выезд), и все будут довольны. Завершить рассказ надо анекдотом про Брежнева. Услышав добрый смех, поблагодарить за внимание и удалиться.
Наконец начался концерт. Играли замечательно. Сверх программы сбацали еще и Чайковского, и Стравинского. Последний номер – соло на балалайке «Липа вековая над рекой шумит». Липа любого проймет. Все в восторге, поздравляют. Успех.
Меня позвали в столовую и посадили рядом с правнуком Льва Толстого. А как же, ведь рассаживали в алфавитном порядке. Всем подали одно и то же: бефстроганов с пюре. Но на серебре. Вина, правда, было много. Перед каждым прибором лежал листок с портретом графа Строганова и видом его дворца на углу Невского и Мойки. Потом подали кофе ни с чем. В одиннадцать вечера гости начали расходиться, а я пошла
