чужую. Песню спеть о страданиях, посплетничать о том, какая девка по какому парню сохнет. Главное тут — не терять головы и не делать непоправимых глупостей.
Итак, подчеркнем главное. Муж в традиционном обществе верен своему дому, а не только и не столько «этой вот конкретной бабе». Поэтому бывают народы и культуры с узаконенной полигамией, и поэтому же во всех культурах на мужские блудни смотрят куда проще, чем на женские. Потому что «сходить налево» — если это не имело фатальных последствий для дома — это еще не измена. Плохо будет, если мужик задурит и начнет тащить налево что-нибудь ценное. Или, что еще хуже, через свою дурость поссорится с другой семьей — вот это опасно. Но не сам тот факт, что он «по морозу босиком» куда-то бегал.
Что касается женщины, к ней претензий по этой части куда больше. Хотя бы просто потому, что детей мужу нужно родных, а не от дяди. Отсюда и все переборы на фортеплясах по части женской верности и девичьей чести.
Да, к мужским гульням относились без особого ужаса — но зато ставили в строку измены другого свойства, не полового. Потому что баба может гульнуть с другим мужиком, но это практически и все. А мужик может, например, спиться. Женщины воспринимают это дело как самую натуральную измену — ну не с бабой, с бутылкой, да какая, к дьяволу, разница, раз дом разоряется и гибнет? «Лучше б к соседке ходил, чем водка проклятая».
С другой стороны, «чистота женщины» была ценностью очень серьезной, но, скорее, парадной — то есть рассчитанной прежде всего на публику.
Блюлась она не столько самой женщиной и не ее мужем, а, скорее, обществом в целом. И в тех случаях, когда образ жизни той или иной ловкой бабоньки всех устраивал — на это широко закрывали глаза. Чтобы не ходить далеко за примерами: почитайте, скажем, гоголевскую «Ночь перед Рождеством». Все преотлично знали, кто такая Солоха и за каким делом к ней ходят добрые казаки? Знали. И чего?.. Вот то-то и оно-то.
Еще более однозначно дело обстояло в неевропейских культурах, особенно на юге. В кавказских и азиатских обществах женская честь считается тождественной чести семьи как таковой, а ее охранение — это демонстрация силы семьи и клана. Женщина должна быть защищена мужчинами. Ее чистота — не ее заслуга, а заслуга мужчин, которые ее охраняют. Если же такой защиты нет, она тут же становится объектом домогательств, а то и жертвой насилия. Как, впрочем, и мужчина...
Все это, конечно, касается именно традиционного общества. В котором традиционная нравственность и традиционная же безнравственность пребывают в равновесии. Достаточно тонко настраиваемом, отчасти циничном, и всегда прагматичном. Простой народ вообще прагматичен и несентиментален, ему надо жить и выживать, дом тащить.
Когда же над избами или хижинами начинают дуть ветра перемен — начинается беда.
???
О том, как гибнут старые добрые нравы под растлевающим дыханием буржуазной модернизации, тоже написано столько, что читать — жизни не хватит. Собственно, добрая половина реалистической литературы — как раз об этом самом. Потому что очень уж выигрышные декорации.
Если же посмотреть на то, что происходит на самом деле, мы увидим, что сам образ «растления и разложения морали» неверен. Ибо происходит не разложение, а, как бы это сказать, обострение. Да, именно так: обострение моральной проблематики. Еще можно сказать — «проблематизация». То есть то, что раньше принималось без рассуждений, теперь становится предметом спорным. На тропках, которыми ходили поколения, вдруг появляются камни преткновения разной величины и тяжести.
Это касается и нашей темы.
Модернизация, как известно, несет с собой — помимо всех прочих благ и неприятностей — еще и эмансипацию. Это касается и мужчин и женщин, поскольку и те и другие эмансипируются от семьи. Люди становятся все свободнее от тягла, от системы традиционных обязанностей, у них появляются новые возможности — что сопровождается, как обычно, новыми опасностями и потерей ориентиров, в том числе и моральных.
В самом деле. Мужик бросает землю, овин и хлев, и идет на заработки в город. Там он, допустим, остается. Хозяйством — в привычном понимании этого слова — он там не обзаводится, там жизнь другая. Дома тоже нет — так, какие-то «комнаты». Нет привычной родни, зато есть товарищи — с которыми совершенно по-другому строятся отношения, этому еще надо учиться... И главное — непонятно, кому тут быть верным.
Решений нашлось три.
Первое, сейчас официально считающееся единственно возможным — это переход к так называемой современной семье. Это довольно новое изобретение. Интересна она тем, что выводит человека за пределы обычной моральной дилеммы — воинской верности начальнику и крестьянской верности дому. Возникло нечто третье; как долго оно просуществует — вопрос открытый.
Идея современного брака состоит в том, что супруги должны быть верны друг другу — не дому, не семье, а именно друг другу, «как человек человеку». По сути, это крайне странное перенесение идеи личной верности (исходно — антиженской) на семейные отношения. Супругам предлагается считать друг друга напарниками — в воинском смысле слова. Или, в более мягкой формулировке, — партнерами. Которые вместе идут по жизни, прикрывая друг другу спину и завоевывая себе успех.
Картинка красивая. Некоторым такое удается. Или хотя бы удается это имитировать — что тоже имеет свои плюсы.
Но это — только один вариант. А есть еще два.
Так, в мужчине может взыграть «воинская мораль», в описанном выше смысле. Которая исключает само понятие дома и семьи и ориентирована на верность товарищам и начальству. Тут же начинают складываться соответствующие коллективы — представляющие, как правило, нечто среднее между бандой и сектой. Они имели разные формы — начиная от натуральных банд и кончая, скажем, марксистскими кружками. Но что касается половой морали, она там везде одинаковая — да-да, та самая. В лучшем случае женщина — «тоже товарищ», в обычном — проститутка, в худшем — жертва. Женщины, впрочем, ведут себя не лучше, только тут спектр другой — от все того же «товарища» до хитрой и корыстной шалавы, умеющей «тянуть с мужика» и его же кидать... Избавим себя от подробностей, они описаны в реалистической литературе последних веков.
Другая реакция — желание устрожить нравы, вернуться к традиции, к верности дому и роду. Причем нарочито, с удвоенной силой, с надрывом и нажимом. Женевские кальвинисты, кавказские ваххабиты или свежевоцерковленные православные — все требуют строгостей, причем ради самих строгостей.
Такую реакцию называют «фундаменталистской» и обычно осуждают — и справедливо, так как большинство фундаменталистов, получив хоть какую-нибудь власть, тут же перегибает все возможные палки и наводит такую всесокрушающую нравственность, что хочется выть. Ибо если традиционная мораль строилась вокруг реальных ценностей — дома, семьи — то мораль фундаменталистов становится абстрактным принципом, самоцелью. Так как предметом верности тут становится «верность традициям». Заметьте, не чему-то реально существующему — а «традициям ради традиций». Что само по себе является абсолютно нетрадиционным, ибо настоящая традиция существует не себя ради...
Полный же ахтунг происходит, когда эти два настроения соединяются. Мы сейчас как раз имеем сомнительное удовольствие это соединение наблюдать — на примере некоторых мигрантов. Которые ведут себя здесь отнюдь не как у себя дома. И не потому, что считают местных женщин «бл...ми». А потому, что городские эмансипированные женщины лишены защиты — за каждой из них не ходит мужик с кинжалом. Незащищенная женщина с их точки зрения — всегда «бл...ь», просто потому, что она не может сопротивляться физическому насилию и за нее некому вступиться. Моралистическая демагогия любого образца только распаляет их наглость — они начинают чувствовать себя еще и в своем праве.
