отнимает все силы и время, а ведь еще надо успеть осмысленно переодеться к вечеру. Но в свой день рождения ребенок чувствует себя королем: оставить чадо без веселого праздника детства — ужасное некомильфо. В одном из «Аркашиных» ресторанов заказывается стол, созываются друзья, знакомые. Ребенок в коляске (или без) усаживается во главу стола, и неизбежная няня кормит его детской фуа-грой, пока гости накачиваются взрослой.
Любить животных. Без этого, действительно, никуда. Кошечки, собачки, попугайчики и прочая домашняя живность — не в счет. Любить надо крупных животных. Например, лошадей. Каждая суббота должна начинаться с поездки в конно-спортивный клуб, где специально обученные люди ухаживают за лошадкой, как за британской королевой. Можно прокатиться — а можно и не прокатываться, а так — потрепать по холке, дескать, ты жива еще, моя старушка, убедиться в том, что корма задали, сбруя в порядке — и поехать в «Причал» на бранч с такими же небезразличными любителями животных. Как ни странно, большое распространение сейчас получили кролики. Я знавал одну даму (сейчас они с мужем в бегах), у которой их было аж сто штук — и все ужасно симпатичные. Меня несколько беспокоит их судьба: хозяева скрываются от правосудия, в стране кризис, охрана подмосковного дворца с мезонином хочет есть...
Заниматься благотворительностью. Ах, сколько метких строк написано на эту тему! Актрисы, жены министров, владелицы соляных копей и морских пароходств — не только Чип и Дейл, все спешат на помощь. Пометку «благотворительный» не имеют ну разве что приглашения на свадьбы и похороны. На моей памяти только за последний месяц под этим благородным грифом продавали сосиски в супермаркете, вешали икру, разливали водку, пели оперные арии, танцевали и даже продавали землю с обязательным подрядом на строительство. Я не знаю ни одной светской дамы, которая не была бы вовлечена и сердцем, и душой в реализацию какой-нибудь благотворительной программы — и не рассказала бы публично о своей деятельности с подобающей ситуации интонацией скромности. Странное дело: все вроде знают — да хоть от Тургенева, — что добро надо творить тихо, но тихо не получается, а получается невероятно громко — с аукционами, банкетами, разворотами в газетах, аплодисментами и даже государственными наградами. Эта светская благотворительность, направленная на повышение продаж, приняла столь массовые формы, что в пьяных разговорах пиарщики признают: на рынке жуткий дефицит благотворительных идей, — и надеются, что кризис подкинет какие-нибудь новые объекты для благотворения, иначе — ужас и нищета.
Хвалить все русское. Кроме, конечно, одежды, машин, техники, ну и еще много чего. Мода на отечественный продукт, затеянная нынешним премьером в прежней его должности, обычно имеет два выражения: гастрономическое и туристическое. В стометровые позолоченные гостиные краснокирпичных особняков вернулись чай со слоном, продукция фабрики «Красный Октябрь», «Брауншвейгская» и «за 28 копеек». Черная треска, дорада и сибасс готовятся уйти в отставку, освободив дорогу для стерлядки и путассу. Все чаще и чаще светские приемы принимают вид советских застолий — с мясным, рыбным, овощным нарезом, с капустой по-гурийски и увядшей веточкой петрушки. Не пить водку снова стало ужасным моветоном. Она снова появилась на модных тусовках, раньше надменно воротивших носы от нашей спасительницы. Русский стол, русский лес, русская рыбалка, русская охота, русская музыка — попробуй тут возрази. Почти каждый вечер слышу рассказы о каких-то невиданно прекрасных местах, где побывали очередные патриоты России. Набор впечатлений довольно стандартный: церковь, речка, кабак — эдакий турпакет «Тарковский».
Дружить с геем. Всенепременная, необходимейшая добродетель для дамы, которая не желает прослыть глупой необразованной страшной бабой с сомнительным вкусом. Причина многочисленных внутрисемейных конфликтов: пузатые супруги, поклонники творчества Григория Лепса, обычно не разделяют слишком широких взглядов жены — но в целях сохранения ячейки вынуждены терпеть «пидорасика» и даже принимать его у себя дома. Дружба с геем, по замыслу инициаторши, не только демонстрирует либерализм взглядов (каковой либерализм, на удивление, сохраняет притягательность в глазах света, в остальном вроде поумневшего), но и является своеобразным пропуском в мир высокого гламура, и в самом деле довольно сильно населенного членами профсоюза. На самом деле, пропуском туда являются деньги, и они одни, — но к пониманию этого каждый пусть приходит сам.
Иметь Духовного Наставника. Именно так, с двумя большими буквами. В районной газете, где я работаю, есть рубрика про быт. Мы спрашиваем, как человек решает проблемы с ГАИ, какую книжку прочитал, на что потратил в последний раз тысячу долларов, а что приобрел за большую сумму. Так вот, все чаще в ответах фигурирует тема Бога. «Последняя книжка, которая вам понравилась? — Святое Евангелие». «У кого вы были недавно в гостях? — У моего Духовного Отца». «Кто был у вас в гостях? — Сестра Прасковья». «Последняя серьезная покупка? — Икона Спасителя, написанная рукой художницы из Августейшей фамилии». «Чай или кофе? — Как Господь пошлет». Ну что тут скажешь... Список закрыт.
Начало
Американский бизнесмен о России 1917 года
Множество жандармов, казаков и солдат по всему городу. Приблизительно до четырех часов пополудни манифестации не провоцировали никаких беспорядков. Но скоро публика начала приходить в возбуждение. Запели «Марсельезу», вытащили красные знамена, транспаранты, на которых было написано: «Долой правительство!», «Долой Протопопова!», «Долой войну!», «Долой немку!» Вскоре после пяти часов на Невском произошли одна за другой несколько стычек. Были убиты три манифестанта и три полицейских чиновника; насчитали до сотни раненых. Я беспокоился, покинули ли Нижний Новгород Джозеф и Стивен. Новостей поступало очень мало, в основном все новости были с фронта. У русских хорошо получалось держать народ в неведенье. Многие выходцы из кругов интеллигенции сочувствовали народу искренне, хотя сами происходили из богатых семейств!
Вечером спокойствие было восстановлено. Я воспользовался этой передышкой, чтоб пойти с женой моего секретаря, виконтессой дю Альгуэ, на концерт Зилоти. По дороге мы поминутно встречали патрули казаков. Знаете, какое ощущение, когда эти гордые, ничего не боящиеся, строптивые люди оказываются в непосредственной близости от вас?! Ощущение дуновения с того света, ибо, похоже, это одни из немногих, кто по-прежнему остаются верными царю и кого действительно опасаются все — и большевики, и меньшевики, и эсеры с анархистами.
Зал Мариинского театра почти пуст, не больше пятидесяти человек; в оркестре тоже много пустых мест, некоторые музыканты не пришли. Мы выслушиваем, а скорее претерпеваем, Первую симфонию молодого композитора Стравинского; произведение неровное, местами довольно сильное, но все его эффекты пропадают в изощренности диссонансов и сложности гармонических формул. Эти тонкости техники заинтересовали бы меня в другое время, но сегодня вечером они меня раздражают. Очень кстати на сцене появляется скрипач Энеску. Окинув грустным взглядом пустой зал, он подходит к креслам, которые мы занимаем в углу оркестра, как будто бы собираясь играть для нас одних. Удивительный виртуоз, достойный соперник Изаи и Крейслера, производит на меня сильное впечатление своей игрой, простой и широкой, способной доходить до самых тонких модуляций и самого бурного воодушевления. «Фантазия» Сен-Санса, которую он исполнял, дивная по своему пламенному романтизму. После этого номера мы уходим.
Площадь Мариинского театра, обычно оживленная, имеет вид унылый; на ней стоит один только мой экипаж. Жандармы караулят мост через Мойку; перед Литовским замком сосредоточены войска. Я подумал, что наступает момент истины, который не пощадит никого. Имя ему — революция.
Пораженная, как и я, этим зрелищем, г-жа дю Альгуэ говорит мне:
— Мы, может быть, только что видели последний вечер режима.
???
