кортежами и рукопожатиями. Вместо раскованной болтовни за стаканом-другим с репортерами захолустных глазет, он теперь летает по всей стране на собственном чартерном самолете, набитом комментаторами и звездами телесетей и крупных глазет. Микрофоны и камеры следуют за ним повсюду, и вместо того чтобы долго и прочувствованно умолять о поддержке пятнадцать политических активистов-любителей, собравшихся в гостиной какого-нибудь профессора английской литературы в Кине, он зачитывает усеянную клише речугу (зачастую по три-четыре раза на дню) огромным аудиториям, забитым теми, кто смеется или аплодирует не к месту и кто, может, его поддержит, а может, и не поддержит. И все тузы, профсоюзники и воротилы большой политики, у кого не находилось времени ему перезвонить, когда несколько месяцев назад он отчаянно искал помощи, теперь уже через несколько минут после его прибытия, будь то в Майами, Бостон или Милоуки, обрывают телефон в отеле, который заказали ему менеджеры. Но звонят они не с предложениями помощи или поддержки, они просто хотят удостовериться, что он понимает: они не намерены поддерживать никого больше, пока с ним не познакомятся поближе.
Эти азартные, бессердечные дельцы играют в очень подлую игру. Президент Соединенных Штатов, возможно, уже «не самый могущественный человек в мире», но близко к тому, а потому доподлинно знает, что никто в мире случайно его злить не станет. А любому, у кого есть шансы вот-вот заполучить такую власть, лучше с самого начала смириться с мыслью, что для избрания ему придется опираться на очень подлых и безжалостных людей.
Власть президента столь огромна, что задним числом, наверное, даже неплохо, что лишь очень немногие в стране понимали серьезность психического состояния Ричарда Никсона в его последний год в Белом доме. В тот год случались моменты, когда друзья и советники были уверены, что президент США настолько сбрендил от ярости, выпивки и суицидального отчаяния, что до окончательного сумасшествия ему остается всего два «мартини», и тогда он, запершись у себя в кабинете, сделает один-единственный звонок, из-за которого взовьется достаточно ракет и бомбардировщиков, чтобы столкнуть наш шарик с его оси и лишить жизни по крайней мере сто миллионов человек.
Пожалуй, только внезапная, адская реальность ядерной войны с Россией, либо с Китаем, либо с той и другим разом могла бы спасти президентство Ричарда Никсона после того, как Верховный суд постановил, что он должен выдать расшифровки записей Белого дома, которые, как он знал, его прикончат. Проигнорировали бы стосковавшиеся по действию генералы в штаб-квартире стратегических вооруженных сил чрезвычайный приказ своего главнокомандующего? И как быстро Пат Бьюкенен или генерал Хейг сообразили бы, что Босс наконец рехнулся? Никсон столько времени проводил в одиночестве, что никто не удивился бы его отсутствию, пока он не появился бы к обеду, а к тому времени он мог сделать достаточно звонков, чтобы развязать войны по всему миру.
Любой четырехзвездочный генерал морской пехоты, за плечами которого три войны и тридцать пять лет фанатичной приверженности долгу, чести и стране, ноги себе отрубит и съест, прежде чем откажется выполнить прямой приказ президента США, даже если считает, что этот президент псих.
Ключ к милитаристскому образу мыслей – концепция, которую не забудет никто, хотя бы раз надевший форму пусть даже с одной нашивкой: «Ты отдаешь честь не человеку, ты отдаешь честь мундиру». Едва ты это усвоил, ты солдат, а солдаты не отказываются подчиняться приказам тех, кому должны отдавать честь. Если бы в измученный мозг Никсона вкралась мысль, будто он может спастись, отдав приказ о полномасштабном вторжении ВВС и морпехов на Кубу, он отдал бы этот приказ вовсе не тайному пацифисту среди генералов, который, возможно, был бы способен приостановить вторжение настолько, чтобы позвонить Генри Киссинджеру за официальным подтверждением. Ни один вестпойнтовец с четырьмя звездочками на пилотке не пойдет на подобный риск. К тому времени, когда в Белом доме или Киссинджеру стало бы известно, что Никсон распорядился вторгнуться на Кубу, все Карибы были бы в огне, Фидель Кастро плыл бы на подлодке в Россию, а небо над Атлантикой от горизонта до горизонта расчертили бы дымные следы сотен выпущенных в панике ракет.
* * *
По сути, нам повезло, что разжижение мозгов у Никсона было так очевидно и настолько его стреножило, что к тому времени, когда пришла пора последнего шанса, он уже не сумел его распознать. Когда дело приняло крутой оборот, политик, превыше всего ценивший крутизну, превратился в хнычущую, проспиртованную тряпку. Но и сейчас стоит задуматься, сколько бы потребовалось Хешу с Киссинджером, чтобы убедить генералов штаб-квартиры СВС в Омахе проигнорировать звонок Судного дня от президента США на том лишь основании, что горстка гражданских из Белого дома талдычит, дескать, он свихнулся.
Э… Но мы снова забрели в беспочвенные домыслы, поэтому давайте остановимся. Мы обсуждали огромную власть президентства и ее коварные подводные теченья, не говоря уже о всевозможных волновых толчеях, засадах, козлах-вожаках, дураках и безжалостных, бесчеловечных убийцах, с которыми рано или поздно приходится иметь дело любому кандидату в президенты, но если он умудрится дойти до магического мгновения скачка со второй стадии на третью, ему кажется, что он достаточно твердо стоит на ногах.
Но для этого хватит времени позднее. И хватит журналистов, чтобы об этом писать. Я этого делать не буду. Самая активная и интересная фаза президентской кампании – первая стадия, которая так же кардинально отличается от «бури и натиска» третьей стадии, как партизанская война между шестью-восемью цыганскими странами от кровавой окопной бойни, парализовавшей и разрушившей половину Европы в ходе Первой мировой.
Ну… наверное, справедливо. Джимми Картер сказал, что не станет говорить о своих взглядах на внешнюю политику до того дня, когда произнесет инаугурационную речь. У всех есть право на мелкие бзики и личные убеждения (пока они не пытаются навязать их мне), но лишь из чистой злокозненности позвоню-ка я Айледин Триббл, когда через три часа взойдет солнце, и задам ей тот же вопрос, которым оскорбил ее религиозные чувства в шаббат репортер Associated Press.
По логике самой миссис Триббл, я должен получить от нее откровенный ответ во вторник, который, если верить моему календарю, никаким религиозным праздником не является. Значит, всего через несколько часов у меня будет ответ самой Айледин относительно ее загадочного небрака с Элвисом Пресли.
А поговорив с Айледин, я позвоню моему давнему другу Пэту Кэдделлу, который сейчас проводит опросы для Джимми Картера и является одним из двух-трех спецов в мозговом штурме его кампании, ради ежедневного философского трепа.
Когда в ходе более-менее неформального телефонного разговора я вчера вечером зачитал Пэту высказывание миссис Триббл, он сказал, что не знает в Афинах, штат Алабама, никакой Айледин и вообще не понимает связи между ней и основной темой нашей беседы о Джимми Картере. Последний и есть главная тема наших разговоров, и мы болтали, спорили, строили стратегии, сварились и вообще полоскали друг друга почти постоянно с того момента, как этот третьеразрядный дешевый цирк отправился в турне по бесплатным общественным дорогам четыре месяца назад.
Пэт тогда еще на Джимми не работал, но тридцать три десятка журналов по всей стране уже окрестили меня одним из самых первых и ярых сторонников Картера. Куда бы (от Лос- Анджелеса до Остина, от Нэшвилла до Вашингтона, от Бостона или Чикаго до Ки-Уэст) я в прошлом году не приехал, меня публично громили равно друзья и незнакомые люди за то, что я сказал, что мне «нравится Джимми Картер». За эти слова надо мной насмехались толпы, надо мной измывались в печати либеральные всезнайки и прочие, носящие «Гуччи». Старые друзья называли меня полоумным идиотом. Моя собственная жена бросила в меня ножом вечером накануне первичных в Висконсине, когда полночная радиопередача ошеломила нас сводкой новостей станции CBS в Лос-Анджелесе, заявив, что объявление, с которым ранее выступили NBC и АБС по поводу победы с малым отрывом Мо Юдолла над Джимми Картером в Висконсине, не соответствует действительности и что последние сводки из отдаленных районов
