серьезные повреждения вагону метро. Он просто находка для цветного телевидения. Я не из тех, кто носится с любимчиками, но если так пойдет дальше, мы дадим ему зеленый свет».
Разумеется. На телевидении всегда дают зеленый свет типам, которые за девять секунд превращают людей в студенистое желе. Но, видимо, эти типы держались подальше от кофейни «Северная звезда». Мы получили забегаловку в полное свое распоряжение, – несомненно, удача, потому что они по пути сюда съели еще по две пилюли мескалина и эффект начал сказываться.
Мой адвокат больше не блевал, его даже не подташнивало. Он заказал кофе с апломбом человека, давно привыкшего к быстрому обслуживанию. Официантка выглядела как постаревшая проститутка, наконец-то нашедшая свое место в жизни. Она определенно здесь правила бал и посмотрела на нас с явным неодобрением, как только мы вальяжно расположились на высоких табуретах у стойки.
Мне это было по барабану. Кофейня «Северная звезда» казалась вполне безопасной гаванью для нашей бури. Есть заведения, входя в которые, сразу понимаешь – будет буча. Детали не имеют значения. Одно ты знаешь наверняка: едва переступил порог, а мозг уже распирает от брутальных флюидов. Произойдет нечто дикое и злое и, судя по всему, затронет и тебя тоже.
Впрочем, в атмосфере «Северной звезды» ничего не настораживало. Официантка была пассивно враждебна, но я уже к этому приспособился. Большая телка. Не толстая, но крупная: длинные мускулистые руки и челюсть забияки. Захватанная карикатура Джейн Рассел: крупная голова с копной темных волос, на лице – шрам ярко-красной губной помадой, грудь необъятных размеров, наверное, впечатляла двадцать лет назад, когда она могла быть Мамочкой при отделении «Ангелов ада» в Берде. А сейчас она вкалывала в поте лица в огромном розовом эластичном лифчике, как бандаж, светившемся сквозь пропотевшую белую трикотажную форму.
Возможно, она была замужем, но об этом даже гадать не хотелось. Тогда мне нужно было от нее лишь одно – чашку черного кофе и гамбургер с маринадом и луком за двадцать центов. Никаких стычек, никакого разговора – просто отдохнуть и перегруппироваться. Мне даже есть не хотелось.
У моего адвоката не было ни газеты, ни чего-то еще, чтобы отвлечься. Поэтому, снедаемый скукой, он сосредоточился на официантке. Она механично принимала наши заказы, как вдруг адвокат насквозь пробил корку ее безразличия, потребовав принести «два стакана воды со льдом».
Он залпом выдул свой и спросил еще один. Я заметил, что официантка напряглась.
«А пошел он», – подумал я и углубился в раздел комиксов.
Через десять минут она принесла гамбургеры, и я увидел, как мой адвокат протянул ей салфетку, на которой было что-то написано. Он сделал это небрежно, с отсутствующим выражением лица. Но флюиды я уловил и понял: мирно тут посидеть не удастся.
– Что там было? – спросил я.
Он отмахнулся, таинственно улыбаясь официантке, стоявшей к нам спиной в десяти шагах у самого конца стойки и размышлявшей над содержанием салфетки. Наконец, она повернулась, сверкая глазами, решительно шагнула к нам и бросила салфетку в моего адвоката.
– Что это? – взвизгнула она.
– Салфетка, – ответил мой адвокат.
На мгновение повисла нехорошая тишина, а затем ее прорвало:
– Не вешай мне лапшу на уши! Я знаю, что это значит! Ты, богом проклятый жирный ублюдок-сутенер!
Мой адвокат поднял салфетку, ознакомился с тем, что он написал, и бросил ее на стойку.
– Это кличка лошади, которая у меня когда-то была, – спокойно сказал он. – Да что на тебя нашло?
– Сукин сын! – заорала она. – Я много всякого дерьма выношу здесь, но не потерплю, черт побери, выходок испашки сутенера!
«Господи, – изумился я. – Что стряслось-то?»
Внимательно наблюдая за руками официантки и надеясь, что она не схватит ничего тяжелого или острого, я взял салфетку и прочел то, что на ней большими красными печатными буквами нацарапал этот козел: «Красотка с задней калиткой?» Вопросительный знак был подчеркнут. А официантка тем временем орала:
– Платите по счету и валите отсюда! Хотите, чтобы я полицию вызвала?
Я достал было бумажник, но мой адвокат уже поднялся, не глядя на нее, полез не в карман, а под майку… и вдруг вытащил «Гербер мини-магнум», гладкий серебристый клинок, назначение которого официантка, похоже, мгновенно поняла.
Она замерла. Ее взгляд устремился на что-то в шести футах по проходу, а рука потянулась снять с телефона трубку. Перерезав шнур, мой адвокат принес трубку к табурету и снова сел.
Официантка не шелохнулась. Я одурел от шока, не представляя, то ли бежать, то ли рассмеяться.
– Сколько стоит тот лимонный пирог? – небрежно спросил мой адвокат, словно только что забрел сюда и размышлял, что бы заказать.
– Тридцать пять центов! – выдавила официантка.
Глаза у нее чуть не выкатились от страха, но мозг, судя по всему, функционировал на моторном уровне самосохранения. Мой адвокат рассмеялся:
– Я про весь пирог целиком. Она застонала.
Адвокат положил купюру на прилавок.
– Предположим, пять долларов, – сказал он. – Идет? Все еще в столбняке, тетка кивнула и проводила взглядом
моего адвоката, который обошел стойку и достал из витрины пирог. Я приготовился уходить.
У официантки явно был шок. Вид выхваченного в ссоре ножа, очевидно, вызвал у нее дурные воспоминания. Судя по ее стеклянным глазам, тогда кому-то перерезали горло. Когда мы уходили, паралич ее еще не отпустил.
Страх и отвращение в Лас-Вегасе, Random House, 1972
ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ВЕГАСЕ: СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В ПРЕДБАННИКЕ
ЧАСТЬ I
Мухаммед Али получает свое, Леон Спинке укладывает легенду… Жаль, как бабочка, пари, как пчела… Дикие заметки жутковатого секунданта…
«Когда я уйду, бокс снова станет ничем. Фанаты с сигарами еще будут сидеть на скамьях, надвинув на глаза шляпы, но никаких больше домохозяек, маленьких людей с улицы и иностранных президентов. Все вернется к боксеру, который приходит, срывает цветочки, навещает больных, гудит в скаутские горны и говорит, что он в форме. Байка-то с бородой. Я был единственным боксером в истории, к которому люди шли с вопросами, как к сенатору».
Мухаммед Али, 1967
Жизнь была добра к Пэту Пэттерсону так долго, что он почти забыл, каково это быть кем-то, кроме пассажира задарма в первом классе на рейсе у вершины мира…
Долгий, долгий путь от промерзших улиц вокруг чикагского «Кларк энд
