бумажником.
К черту их, подумал я и рывком завел мотор. Я помахал полицейскому.
– Их тут нет, – крикнул я. – Наверное, забыл в отеле.
Не дожидаясь Ответа, я тронулся и очень медленно отъехал.
Почти сразу же огромные, как в железнодорожном пакгаузе, ворота дома напротив Никсона поднялись, и выкатил синий «форд»-седан. Я еще больше сбавил газ, думая, что мне велят съехать к обочине, но нет, «форд» держался в ста футах позади меня – всю дрогу до отеля, потом заехал за здание на стоянку почти сразу под моим окном. Я вышел, решив, что он становится прямо за мной, чтобы поболтать, – и опять-таки нет: «форд» затормозил футах в пятидесяти, сдал назад и был таков.
Позже днем, сидя в комнате для прессы Белого дома в отеле «Четыре посла» в центре Майами, я рассказал об этом инциденте корреспонденту New York Times Энтони Рипли.
– Я, честное слово, думал, что гад пойдет за мной прямо в номер.
Рипли рассмеялся.
– Он, наверное, сейчас там, а с ним еще три дружка, и они перерывают твой багаж.
Возможно, так оно и было. Любому, кто достаточно долго знаком со спецслужбами и ведет себя необычно, следует такого ожидать… особенно если по чистой случайности он обнаруживает, что у него за стенкой проживают два агента спецслужб.
Это был второй тревожный инцидент. Подробности его любопытны, но я предпочел бы пока в них не вдаваться, скажу только, что решил было, что у меня развивается опасная паранойя, пока мне не попала копирка из регистрационной квитанции. Тут я почувствовал себя немного лучше, во всяком случае, перестал так беспокоиться за собственное душевное здоровье. Гораздо полезнее твердо знать, что спецслужбы за тобой присматривают, чем все время подозревать и никогда не быть уверенным.
Но лишь третий инцидент заставил меня задуматься, не перенести ли немедленно редакцию назад в Вашингтон. Под утро меня разбудил телефонный звонок, и незнакомый голос произнес:
– Президент идет в церковь. Поспешите, если хотите его перехватить.
Что? В голове у меня было пусто. Какой президент? Зачем мне его перехватывать? Особенно в церкви?
– Кто это, черт побери? – наконец спросил я.
– Тони, – ответил голос.
Я пошарил в поисках выключателя. На мгновение мне показалось, что я все еще в Мексике. Потом свет зажегся, и я узнал привычный люкс. Господи! Ну конечно же. Ки-Бискейн. Президент Никсон. Тут все сложилось: сволочи собираются подставить меня под арест по обвинению в якобы попытке покушения. Агенты за стеной, наверное, уже подбросили мне в багажник дальнобойную винтовку, а теперь пытаются выманить к какой-то церкви, где, едва я припаркуюсь, меня можно будет сцапать перед камерами. Тогда они «найдут» винтовку за две минуты до того, как Никсон явится на службу, и мне конец. Я уже видел заголовки: «РАЗОБЛАЧЕН ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ ПОКУШЕНИЯ НА НИКСОНА», «СНАЙПЕР СХВАЧЕН У ЦЕРКВИ КИ-БИСКЕЙН» плюс фото на первой полосе: полицейские осматривают винтовку, я в наручниках, Никсон браво улыбается в камеру.
Вся сцена промелькнула у меня в голове за долю секунды, голос в трубке продолжал орать. Меня захлестнула паника. «Нет! – подумал я. – Ни за что на свете!»
– Ах ты гребаный сукин сын! – завопил я в телефон. – Я и близко к хреновой церкви не подойду!
Повесив трубку, я моментально заснул. Ближе к вечеру Рипли заехал в отель, и мы выпили пива в баре на пляже.
– Господи Иисусе! Ты совсем не в себе утром был, да? – спросил он.
– Что?
Он рассмеялся.
– Ну да. Ты же на меня орал. Черт, я подумал, может, ты хочешь посмотреть на сцену у церкви Никсона?
– Уж, пожалуйста, какое-то время мне с наводками не звони, ладно?
– Не беспокойся, – ответил он. – Мы все равно сегодня уезжаем. Ты с нами летишь?
– Нет, – отрезал я. – Я собираюсь проспать два дня напролет, а потом сяду на паром в Вашингтон. Поездка для меня была неудачная. Наверное, брошу на какое-то время освещать Никсона – во всяком случае, пока не справлюсь с запоем.
– Может, тебе надо сменить работу или пойти лечиться?
– Нет. Думаю, я подыщу себе какое-нибудь место, где буду учить журналистике.
* * *
В контексте журналистики мы имеем дело с новым типом газетной информации для «шапки» – «симбиотической пирамидальной цитатой». Columbia Journalism Review никогда такого не одобрит, во всяком случае, пока нынешний редактор не помрет от мозгового сифилиса, и, вероятно, даже после.
Что?
У нас на руках иск за клевету?
Маловероятно, потому что никто в здравом уме не воспримет это всерьез и уж менее всего свора выживших из ума писак, которые заправляют Columbia Journalism Review и которые за последний год или около того немало сил убили, чтобы по любому вопросу подчеркнуть, что ни одно, решительно ни одно мое слово нельзя воспринимать всерьез.
«Кто может, делает. Кто не может, учит», – сказал однажды Бернард Шоу, и я привожу его афоризм лишь затем, что смертельно устал от того, что на меня орут тупицы. Профессора, как правило, заплесневелые личности, но преподаватели журналистики особо закоснели в своих взглядах, потому что каждый новый день напоминает им о мире, которого они никогда не узнают.
БУ-БУХ! в дверь. Опять газета, опять какое-то жестокое обвинение. БУ-БУХ! Изо дня в день. Поставь будильник, всоси заголовки со стаканом теплого «драно» и на занятия. Преподавать журналистику: тиражи, распространение, обсчет заголовка и классическая пирамидальная шапка.
Господи, вот о последней не дай забыть! Владение пирамидальной шапкой прокормило больше немощных тупиц, чем Конгресс или армия в мирное время. Пять поколений американских журналистов льнуло к этому окаменевшему сосцу, и когда в 72-м дошло до дела, ряды у них были такие сплоченные, что семьдесят один процент газет в стране высказались за избрание Ричарда на второй срок.
Сейчас, полтора года спустя, журналистский истеблишмент, говорящий от имени когда-то «молчаливого большинства» от побережья до побережья за Никсона, набросился на него с оголтелой злобой, какую редко встретишь в газетном деле Америки. На ум приходит лишь один недавний пример: промашка самого Никсона, когда он объявил Чарльза Мэнсона виновным, пока того еще только судили в Лос-Анджелесе.
Я бы не только ввел «симбиотическую пирамидальную шапку» как ориентир будущего в журналистике, но и еще пару-тройку идей: главным образом по поводу Никсона, и кое-какие из них довольно мерзкие – во всяком случае, по моим меркам, ведь большинство зиждется на очень большой вероятности, что Никсон все-таки переживет свой седьмой кризис и, уцелев, оставит нам наследие неудач, стыда и коррупции, каких мы даже вообразить себе сейчас не можем.
Мрачная мысль в сегодняшней атмосфере самопоздравлений и обновленной профессиональной гордости, которая вполне понятно преобладает в сфере нынешней политики и журналистики. Не только в Вашингтоне, но и по всей стране найдешь людей, кто всерьез озабочен
