истории он может, только заделавшись мучеником, а самый очевидный к этому путь – в данной главе саги – пойти на сделку с воротилами собственной партии, пообещав, что они избавятся от него, как только он получит гарантию почетной отставки в обмен на оправдание в сенате.
Думаю, это и произойдет. И если комиссия Родино не отыщет какое-нибудь неестественно крепкое доказательство до голосования об импичменте в палате представителей, сомневаюсь, что сенат вынесет обвинительный приговор. Реальным раскладом сегодня будет, наверное, шестьдесят-сорок против Никсона. Но шестьдесят на сорок недостаточно, должно быть шестьдесят семь на тридцать три, а этого будет трудно добиться.
В дополнение к рычагу давления на зубров собственной партии, который получает Никсон, стратегия «отставки в обмен на снятие обвинений» имеет определенную притягательность для демократов – но только если удастся провести ее в жизнь до 20 января 1975 года. Если Джеральд Форд заступит на пост президента до этой даты, его можно будет избрать лишь еще на один срок. Но если Форд станет президентом после января 1975-го, его можно будет переизбрать на два срока, а большинство демократов в сенате предпочти бы подпортить ему жизнь.
Поэтому у Никсона, когда дойдет до момента кастрации, есть пространство для маневра. Очень маловероятно, что он завершит свой второй срок, но шансы на сценарий импичмента в палате представителей, снятия обвинений в сенате, а затем слезливого спектакля с мученической отставкой до 20 января следующего года довольно велики.
Изменить это расписание способен только один крутой поворот событий: какой-нибудь неожиданный кризис, который вынудит Никсона отдать пленки. Но ничто в поведении президента или его адвокатов такого кризиса не предвещает. Пока он держится за пленки, Никсон с позиции силы может заключать приватные сделки как с теми, кто настаивает на том, чтобы их услышать, так и с теми, чье физическое пребывание на свободе зависит от того, что никто их не услышит.
По меньшей мере десяток голосов на этих пленках принадлежит тем, кто очень скоро предстанет перед судом по обвинению в серьезных уголовных преступлениях. И предположительно именно они присутствовали на том секретном совещании в Белом доме в прошлом июле, когда было решено ни за что их не отдавать.
Нетрудно догадаться, что для такого решения имелись очень веские и прагматичные причины, особенно в случае Боба Хальдемана и Джона Эрлихмана, чья участь в суде, как считается, зависит исключительно от решимости Никсона любой ценой цепляться за пленки. Или, если не удастся, уничтожить их.
Никсон это понимает. Если исходить из расшифровок, топорно им же самим подчищенных, там достаточно доказательств для импичмента самого Никсона, для вынесения ему обвинительного приговора и препровождения в тюрьму – в целях его собственной безопасности до первого футбольного воскресенья сентября. По причинам, которые сейчас, вероятно, неясны даже самому Никсону, прошлой зимой он семь из этих пленок отдал судье Сирике. Две или три оказались неподчищенными оригиналами, и со временем Сирика передал их следственной комиссии палаты представителей как улики в расследовании по импичменту.
В результате по Вашингтону сейчас слоняется сотня или около того человек, которые слышали «настоящие» пленки, как они это называют. И, невзирая на их профессиональную сдержанность, когда напрашивается очевидный вопрос, они считают себя вправе согласиться в одном: никому, кого шокировали, разозлили или вогнали в депрессию отредактированные расшифровки Белого дома, не следует позволять прослушивать сами пленки. Разве только сперва вкатить им сильное успокоительное или запереть в багажнике машины. Только законченный циник, говорят они, способен сколько-нибудь долго слушать «настоящее», не испытывая потребности пойти, скажем, на подъездную дорожку Белого дома и бросить через забор мешок с пятью живыми крысами.
М-да… Я перечитал последние строчки, и мне пришло в голову, что почти половина моих знакомых испытывает подобную потребность вот уже восемь или девять лет. Мой друг Иейл Блур, например, утверждает, что бросил целый мусорный бак, полный живых крыс, тараканов и прочих мелких вредителей, через забор Белого дома примерно за неделю до того, как Линдон Джонсон объявил о своей отставке в 1968 году.
– Замечательное было ощущение, – говорит он, – но только потому, что это был Джонсон. Почему-то я доподлинно знал, что ему будет премерзко видеть крыс на лужайке Белого дома. – Он замолчал и, достав табакерку, втянул по большой понюшке лучшего «Др. Джонсоне» в каждую ноздрю. – Трудно сказать почему, но я не получил бы такого удовлетворения, если бы проделал подобное с Никсоном. Ему-то крысы скорее всего понравились бы.
* * *
Мать божественного мямли! Я оторвался от этой ахинеи посмотреть вечерние новости, а там физиономия и голос Текса Колсона, встряхнувшего вашингтонский зал суда совершенно непредвиденным признанием в препятствии отправлению правосудия (вслед за его широко транслированным по телевидению заявлением касательно собственной вины и причастности почти ко всем аспектам Уотергейта) в обмен на возможность принять любое заслуженное наказание и очиститься раз и навсегда, «рассказав все, что знает» о многом, «о чем до сих пор не мог говорить открыто».
Подумать только, Колсон! Сначала он принимает Христа, а теперь соглашается признать вину и устраивает пресс-конференцию по национальному телевидению, чтобы объявить, что намерен во всем сознаться. Иными словами, его можно привлечь как свидетеля обвинения к любым связанным с Уотергейтом судебным разбирательствам начиная с данного момента и до тех пор, пока все его старые друзья и сообщники не окажутся либо за решеткой с Библией в руках, либо в очереди за бесплатным обедом в Батте, штат Монтана.
И как отнесется к такой зажигательной речи Никсон? Тексу Колсону, одному из самых беспринципных негодяев в истории американской политики, полагалось быть главным звеном в спаянном внутреннем кругу, бок о бок с Хальдеманом, Эрлихманом и Никсоном, которые без зазрения совести саботировали бы самого Господа Бога. Даже Ричарду Никсону на пике его популярности и власти было не по себе от знания, что у такого чудовища, как Колсон, есть свой кабинет в Белом доме. Никсон так опасался подлости Колсона, что приложил все усилия, чтобы очернить его, намеренно списав в официальных расшифровках Белого дома некоторые свои жестокие решения на полное отсутствие этики и морали у Колсона.
И составитель речей Никсона Пат Бьюкенен, которого повсеместно считают одним из самых агрессивных и неуступчивых правых со времен Йозефа Геббельса, назвал однажды Колсона «самым большим подлецом в американской политике» – немалый комплимент от Бьюкенена, который большую часть последнего десятилетия проработал на самую подлую и в целом фашистскую правительственную сволочь.
Надо будет позвонить завтра Бьюкенену спросить, что теперь он думает про Текса Колсона. Если уж на то пошло, многим придется из-за его признания позвонить – потому что, если Колсон всерьез намерен расколоться, Ричарда Никсона ждут очень и очень большие неприятности. С тем же успехом он может завтра выйти на Пенсильвания-авеню и начать всучивать свои пленки тому, кто даст побольше, поскольку Колсон знает о режиме Никсона столько гадкого, что самые худшие разговоры с этих пленок превратятся в безобидный треп за коктейлем.
На первый взгляд, есть две точки зрения на срыв Колсона. Можно воспринимать его обращение в христианство всерьез, что довольно трудно, а можно рассматривать этот срыв как предостережение, что даже у президента должно было хватить ума и не злить «самого большого подлеца в американской политике».
Есть и третий вариант истолкования, но ему придется подождать до лучших времен – как и многому другому. Это не та тема, которую можно разрабатывать, мотаясь по стране в реактивных самолетах. Хотя в нынешней вашингтонской журналистике, будь то в эфире или в печати, нет ничего, что указывало бы, что с темой легче совладать здесь, чем в Ки-Бискейн, Калгари или даже в Мехико. Всю вашингтонскую прессу словно бы парализовали размах и сложность происходящего.
Мерзкая получается тема для журналиста, особенно в топком зное вашингтонского лета. Но смотреть репортажи определенно стоит, возможно, даже самому поучаствовать,
