Европу отправляли лишь тех, кто сам вызывался воевать там.
Для моих ровесников война обернулась иной стороной. Для меня — и думается, для большинства моих ровесников — война страшным временем не была. И объясняется это тем, что в войну у многих из нас отцы стали хорошо зарабатывать. И пусть чуть ли не повсюду падали бомбы и тонули пароходы, наша страна переходила от кризиса к незнаемому доселе процветанию. Мои ровесники слышали — как не слышать! — о смертях и лишениях, но видеть-то мы видели, как наши соседи переселялись из квартир без удобств в квартиры на Утремон-стрит, дома на две семьи и разноуровневые коттеджи в пригородах. В войну мы, конечно же, читали о восстании в Варшавском гетто, но видеть-то мы видели, как в Монреале из убогих и тесных шулов мы перебирались в большие здания с витражами и украшенными мозаикой стенами, где помещаются и синагога, и хедер. В войну некоторые из нас потеряли братьев и родственников, но никогда еще в Канаде не жили так хорошо, и вот тогда-то и начался исход из снимаемых на лето в Шоубридже[107] домишек с уборной во дворе в собственные коттеджи колониального стиля в Сент-Агате с быстроходными катерами на озере.
5
Июль 1941-го, солнечное утро, в небе ни облачка. Ной, Гас и Херши сговорились встретиться на терраске кондитерской лавчонки Старой Анни в Прево, деревушке в Лаврентийских горах, где наши семьи снимали на лето жилье у местных. Они решили забраться на гору за Девятью Коттеджами и дойти до озера Гандон, где живут гои.
Первым пришел Херши.
Старая Анни, махонькая седая вдова с черными скорбными глазами, подозрительно оглядела Херши с ног до головы. На поясе у него висели санитарная сумка и перочинный нож.
— И что случилось, — спросила она, — революция или что?
Херши скривился.
— Много будете знать — скоро состаритесь.
Лавчонка Старой Анни занимала приземистый, просевший домишко, чуть не весь обклеенный рекламами. Старой Анни называли вовсе не потому, что ей стукнуло шестьдесят два. Давным-давно, в Литве, у ее родителей умерли в младенчестве первые трое детей. И тогда деревенский чудодей наказал им следующего ребенка, если он у них народится, сразу же называть алте (старой) — Бога это должно пронять.
Вслед за Херши пришел Гас. Он прихватил с собой пневматическое ружье и бутерброды с яйцом и луком.
— Стук-стук, — сказал он.
— Кто там? — отозвался Херши.
— Ной.
— Разве ты Ной?
— Ной не ной, а тебе — бежать к мамочке: она тебя зовет.
Позади лавчонки Старой Анни простиралось выгоревшее, поросшее колючей травой поле — оно служило чем-то вроде базарной площади. По пятницам сюда с утра пораньше сходились франко-канадские фермеры — привозили птицу, овощи, фрукты. Публика это была недоверчивая, с жесткими, изрезанными морщинами лицами, но матери семейств с улицы Св. Урбана ни в чем им не уступали, и к концу дня фермеры — на последнем издыхании — были рады убраться восвояси. Женщины, а в умении торговаться им не было равных, объяснялись с фермерами на смеси французского, английского и идиша.
— Так филь, месье, за этот клейне ципка? Vous[108] мешугинер?
Паинькин Ябеда увидел, что мальчишки сидят на крылечке — ждут Ноя. И не без опаски приблизился к ним.
— Куда направляемся? — спросил он.
— В Китай, — отрезал Гас.
Когда мамаша Ябеды хотела напомнить ему, чтобы он сходил в уборную, она кричала с балкона:
— Доллинек, пора поливать чайник!
Паиньке, двоюродному брату Ябеды, исполнилось семнадцать, и звали его Милтон Фишман. Он был очень набожный и вел службы в летнем лагере. Ябеда ему наушничал.
— У меня есть четвертак, — сказал Ябеда.
— Позолоти ручку, — предложил Гас.
Семьи, жившие на Кларк, Св. Урбана, Рейчел и Сити-холл, скидывались и снимали на лето коттеджи в Прево. Уж как там они исхитрялись наскрести деньги, чем поступались, значения не имело — дети должны проводить лето на свежем воздухе. В Прево почти никто не жил постоянно, большинство покосившихся домишек принадлежали франко-канадцам, которые жили в Шоубридже, выше по склону. Поезда Канадской железной дороги останавливались в Шоубридже. Прево — он располагался у подножия горы — отделял от Шоубриджа мост; построил его первый почтмейстер, человек по фамилии Шоу. Поселок являл собой мешанину дощатых лачуг и коттеджей, разбросанных по горам и долам, которые перекрещивались ухабистыми грунтовыми дорогами и запутанной системой тропок. Центр поселка находился у начала моста. Здесь размещались магазины Циммермана, Блатта, гостиница «Прибрежная», мясная лавка Стейна, а на уходящей вправо петлистой грунтовой дороге — синагога и пляж. В 1941 году между универсальными магазинами Циммермана и Блатта, расположившимися друг напротив друга по обе стороны шоссе, еще шла упорная конкуренция. При магазинах — оба размещались в растянувшихся вдоль шоссе унылых зданиях, краска на которых давно облупилась, — имелись танцзалы и просторные террасы, на них тоже устраивали танцы. Но Циммерман обставил Блатта, заведя помощницу, звали ее Зельда. Она обклеила магазин Циммермана объявлениями.
Над прилавком с фруктами красовалось такое:
АПЕЛЬСИН — ЭТО ТЕБЕ НЕ БЕЙСБОЛЬНЫЙ МЯЧ. НЕ БЕРЕШЬ — НЕ ЛАПАЙ. ТЫ НЕ ОДИН — ПОКУПАТЕЛЕЙ МНОГО
А над кассой такое:
ЕСЛИ ТЫ КУПИШЬ ЭТОТ ТОВАР ДЕШЕВЛЕ, У ОБИРАЛЫ ЧЕРЕЗ ДОРОГУ, ЗНАЧИТ, ТЕБЕ ЕГО ОТДАЮТ ДАРОМ
Если тебе все же удавалось купить тот же товар дешевле у Блатта, Зельда всегда доказывала, что товар или несвежий, или плохого качества.
Пляж порос колючей травой, из песка там и сям торчали пни. Дородные дамы средних лет с обгоревшей докрасна кожей расстилали одеяла и, расположившись на них как есть — в лифчиках и панталонах, — играли в покер, курили, прихлебывая кока-колу. Расслабляющиеся на отдыхе закройщики и гладильщики также не надевали купальные костюмы. Плавать они не плавали. А расставляли карточные столы, стулья и степенно играли в безик, посасывая вонючие сигары и поругивая жару. Меж столов носились дети — играли в пятнашки, гоняли мяч. Между растянувшимися на земле телами загорающих ходили, сгибаясь под тяжестью ведер со льдом, мальчишки и кричали:
— Вода прямо со льда! Шок-лад, сиг-рет!
Время от времени одна из дам вперевалочку пробиралась от стола к столу — поля шляпы колышутся, на губах улыбка, не менее лучезарная, чем ее надежды, золотые зубы блестят — и, отвлекая играющих, спрашивала: не купите ли — учтите, никто вас не неволит — билеты лотереи в помощь фонду «Мизрахи» — «Отдых на свежем воздухе» или Еврейскому национальному фонду? Верещали голые младенцы. Поедались сливы, персики, арбузы; не глядя, кидались на траву косточки и корки. Купаться в плавно катящей свои воды желтой реке в последние три недели августа, когда опасность полиомиелита достигала пика,
