Vox Humana: Собрание стихотворений

В какую вступаю ширь? –
Кончается книга Юдифь,
Начинается книга Эсфирь.

Не помню, что было встарь.
Рождаюсь. Владей. Твоя.
Кончается книга Агарь –
Начинается жизнь моя.

Но потом снова расцветали родные туземные образы:

Других стихов достоин Ты.
Развязан первой встречи пояс:
Нева бросалась под мосты,
Как та Каренина под поезд.
На эту встречу ты подбит
Был шалым ветром всех созывов…
И я схватилась за гранит,
Как всадник держится за гриву;
И я… но снова о Тебе…
Так фонарем маяк обводят.
Так выстрел крепости, в обед      
Доверен вспугнутой погоде.
Так всякий раз: Нева. Гранит,
Петром отторгнутые земли…
И поле Марсово на щит
Отцветший свой меня приемлет.

Подчас в стихах появлялись оттенки, свидетельствовавшие о том, что автору были известны заветнейшие мои интересы. Об этом ему могли рассказать только самые близкие из моих друзей. Разглашение подобных симпатий также внушало беспокойство: ведь во вторую половину тридцатых годов самое похвальное внимание к такой, например, теме, как история русского флота, понималось как нечто весьма неблагонамеренное. А что, как не андреевский флаг, имел в виду автор в следующих строчках:

Ты живешь, сказал он, в доме синем
С белым. Правда, или же не так?
В море жизни надо мной отныне
Поднят нежный позабытый флаг…

К сожалению, я не помню дальше этого стихотворения (как и многих других), кончавшегося словами:

Знаю, близится моя Цусима,
Но уже не повернуть назад.

Глубокой зимой скончался многолетний шеф Античного отдела Эрмитажа О. Ф. Вальдгауэр [33]. Возле его гроба, утопавшего в цветах, два дня звучала музыка. Эти похороны были замечательный особой музейной торжественностью. Вряд ли кто-либо удостаивался такой посмертной почести: открытый гроб был пронесен при свете факелов по залам античной скульптуры…

Мне пришлось немало хлопотать по всему печальному церемониалу. Поэтому на следующий день я нашел на столе стихи.

Тот неурочный зимний сад
В предсмертный час мне будет сниться…
Четыре факела горят
На самой черной колеснице…

Дальше я не помню ничего, кроме последних строчек:

Свет факелов, горящий между арок…
Как близко ты решился стать ко мне.
Я принимаю страшный твой подарок!

Опять тягостное ощущение, будто нахожусь под наблюдением, хотя бы и самым доброжелательным. А неизвестный поэт открыто признавался в «охоте» надо мной:

Как Гумилев – на львиную охоту,
Я отправляюсь в город за Тобой:
Даны мне копья – шпилей позолота –
И, на снегу, песок еще сухой,
И чернокожие деревья в дымной
Дали, и розовый гранитный ларь, –
И там, где лег большой пустыней Зимний,
Скитаюсь, петербургская Агарь…