Vox Humana: Собрание стихотворений

стихающей Невы», «L’Automne» («Осень. Вечерний ветер…»)[53]. В 1924-1927 гг. ее стихи эпизодически появлялись в журналах «Ленинград», «Красный студент», «Красная молодежь» (1925. № 5 (9)), «Красный журнал для всех», в газетах «Смена», «Красная газета», «Ленинградская правда». Относительное признание она получила как автор стихотворения «Спасские часы» (1924), не раз читанного ею на литературных вечерах и как минимум дважды напечатанного: в журнале «Красная молодежь». (1925. № 5 (9)) и в «Собрании стихотворений» Ленинградского Союза поэтов (1926). Она подписывалась своей девичьей фамилией, которую после замужества закрепила как литературный псевдоним[54].

Несмотря на небольшое число публикаций, уже в 1920-е гг. имя Аверьяновой пользовалось некоторой известностью в кругу молодых ленинградских поэтов, чему, следует заметить, немало способствовала ее яркая запоминающаяся внешность. Юность, хрупкость телосложения («былиночка», как называли ее друзья[55]), болезненность (она страдала туберкулезом) эффектно сочетались в ней с неожиданной для ее лет эрудицией и многообразными дарованиями. Поклонники забрасывали ее письмами. Один из них, И.К. Акимов-Перец писал из Риги: «Не знаю, дошла ли до Петербурга американская фильма “Notre Dame de Paris”: если да, и Вы видели ее, не нашли ли Вы сходство между собой и играющей роль Эсмеральды артисткой Patsy Ruth Miller? Я только что смотрел во 2-ой раз эту фильму. Ни сюжет, ни игра артистов не привели бы меня вторично, только сходство Эсмеральды с Вами, кажется, приведет меня и завтра» (письмо от 26/27 мая 1927 г.)[56].

Можно было бы составить выразительную подборку из романтических посланий и стихов, посвященных «Лидии Аверьяновой». Ее присутствие вдохновляло. Николай Белявский, не раз даривший ей стихи, писал: «…в Союзе Писателей, Лидок, как-то без тебя стало скучно, мне так нравилось смотреть на тебя, когда ты задумаешься, и, пожалуй, еще больше, когда ты смеешься» (из письма от 12 июня 1926 г.)[57].

Вхождению Аверьяновой в круг молодых петербургских поэтов всячески содействовал Андрей Скорбный – Владимир Викторович Смиренский (1902-1977). Они познакомились в начале 1925 г., к тому времени поэт успел выпустить несколько сборников стихов (главным образом, за свой счет)[58]. Будучи немногим старше Аверьяновой, Смиренский был широко осведомлен в литературной жизни Петрограда. Его первый сборник «Кровавые поцелуи» (1917) отметил А. Блок[59]; почти семейные отношения связали его с А. А. Измайловым[60]. Он находился в курсе всех творческих начинаний петроградского «молодняка»; с 1920 по 1928 гг. был членом или непосредственным организатором нескольких литературных групп и кружков, в частности «Кольца поэтов имени К. М. Фофанова» (1920-1922; запрещен приказом Петроградского Чека, вероятно, как не прошедший регистрацию) [61]; к моменту знакомства с Аверьяновой возглавлял Ленинградскую Ассоциацию неоклассиков (1924-1929) и секретарствовал у Ф. Сологуба (1926-1927)[62].

Смиренский увлекся поэтессой, в обращенных к ней стихах (больше всего их в сборнике «Осень», 1927) и письмах (1925-1929) звучат и пылкая влюбленность, и горечь неразделенного чувства, а главное – озабоченность ее поэтической судьбой. К первой поре их знакомства относятся два дружеских шаржа – шутливые зарисовки студенческого семейного быта Дидерихсов.

ЛИДКА В КЛЕТКЕ

В комнате большая клетка.
В клетке – шоколада плитка.
Перед плиткой – табуретка,
А на табуретке – Лидка.
Лидка, Лидка! Ты из клетки
Вылезти ужасно хочешь.
И кусочек табуретки –
Горькими слезами мочишь.
И стучат глухие крики
В прутья стен твоих суровых…
А вокруг играют Бики*
На органах сторублевых… [63]

ЛИДИЯ АВЕРЬЯНОВА И ТИГР

Весь день она, тоскуя, грезит,
А по ночам, в больном бреду,
Целуется с любимым Дэзи –
В Зоологическом Саду.
И хищный зверь, изнемогая –
От страстной девичьей любви, –
Глазами желтыми сверкая, –
Рычит в испуге: не зови!
…………………………………..

А утром, позабыв о муже,
Она встает, и – как поэт –
Рассеянно готовит ужин,
Который никому не нужен –
И на тарелках для котлет
Рисует Дэзин силуэт…

1925. Петербург[64]

«А Вас, действительно надо посадить в клетку (чтобы Вы не бегали давать какие-то дикие уроки), – писал ей Смиренский 31 января 1926 г., – поставить туда орган (сторублевый), собачку (водолаза) и клетку запереть. Можно еще положить несколько книг – и тетрадь без стихов. А на клетке – повесить вывеску: “Лидка. Млекопитающее. Не дразнить”. Так скоро будет сделано… и художники будут ужасно рады (и я тоже). Биография Ваша подвигается. Скоро я закончу первую часть – и буду читать в Союзе (!!)»[65].

Сочиненную «автобиографию» Аверьянова сочла недостаточно остроумной, между тем это едва ли не единственный «документ» того времени, в котором, пусть в форме шаржа, представлен портрет поэтессы, дана живая характеристика ее облика:

«Я родилась 4 января 1905 года – и с тех самых пор, вот уже двадцать лет, – живу – и даже пишу стихи. Воспоминаний о детстве у меня никаких не осталось. Помню только, что еще совсем маленькой я слышала, как взрослые говорят о каком-то Курском Антоне. Я очень жалела почему-то этого Антона, и он представлялся мне худым и длинным, в заплатанной серой поддевке и больших валенках… А потом