вместо него появился плывущий морской ящер — плиозавр с огромной разинутой пастью и мощным изогнутым хвостом. Последнее, что мы увидели, — это алый цвет неба и облака, разбросанные, как по морю, острова с пышной растительностью и причудливыми постройками. Наконец, последняя вспышка исчезла, краски стали блекнуть, облака посерели, и лишь внизу осталась лимонно-желтая полоска.
С полчаса мы, как зачарованные, любовались закатом, динамическую красоту которого не смог бы передать ни один художник. Весь следующий день ушел на просушку и приведение лагеря в порядок. Раскопочные работы пришлось приостановить на несколько дней.
Удача на Ула-Усу пришла не сразу. Бульдозеры сдвигали ежедневно сотни кубометров, а кости, такие обильные на поверхности, внутри попадались редко. Нетерпеливый Эглон начал 'пилить' меня за то, что я таскаю экспедицию по избитым местам, вместо того чтобы открывать новые.
Всякий знает, что любой научный поиск — риск, неизвестность. Поэтому, когда после почти недельной работы бульдозера впустую, наконец, вскрылись первые скелеты, Ян Эглон, несмотря на свои 70 лет, буквально примчался в лагерь, чтобы сообщить радостную весть. Вот теперь экспедиция была обеспечена 'хлебом насущным', т. е. перспективными раскопками, и можно было начинать параллельно дальнейшую разведку. Но прежде закопчу об Ула-Усу.
Особенно замечательной оказалось серия из 40 скелетов великолепной сохранности, принадлежащих древним мелким жвачным — археомериксам. Они были величиной с ягненка и внешне напоминали антилопу или оленя, но безрогих. В то же время они, как и многие другие архаические копытные, сохранили в строении черепа и зубной системы, в наличии длинного хвоста сходство со своими далекими предками — хищниками. Археомериксы относятся к очень ранней стадии эволюции жвачных и копытных вообще, и поэтому изучение их представляет большой интерес для выяснения вопроса о происхождении этих групп. Сборы по археомериксам могут быть отнесены к числу лучших и важнейших коллекций в мире по ископаемым позвоночным. До работ нашей экспедиции был известен единственный неполный экземпляр, найденный также в Ула-Усу и изучавшийся американскими палеонтологами.
Почему же так ценны серийные материалы?
Чтобы твердо установить видовую принадлежность животного, надо знать пределы изменчивости внутри вида. Ведь каждая особь хоть и немного, но всегда отличается от другой, и, если взять крайние варианты, они могут различаться так заметно, что их легко принять за разные виды, в действительности не существующие. Еще более значительна возрастная изменчивость — молодые животные всегда отличаются как размерами, так и строением от взрослых собратьев, будучи иногда более похожими на своих предков. Таким образом, изучение внутривидовой изменчивости, возможное лишь на серийном материале, позволяет, с одной стороны, увидеть направление эволюции данной группы животных, установив ее связь с предковыми видами, а с другой — правильно определить систематическую принадлежность. Только построенная на эволюционных, а не на случайных, признаках систематика является естественной, или эволюционной, отражающей действительную историю животного (растительного) мира.
Из других находок на Ула-Усу наиболее ценной был полный скелет носорога, названного изучавшим его Чжоу Минченом джуксией и оказавшегося возможным предком гигантского индрикотерия из Казахстана. Изучение джуксии проливает новый свет на историю безрогих носорогов. Здесь необходимо пояснить, что более ранние носороги были безрогими, преимущественно жителями открытых пространств, спасавшихся от хищников быстрым бегом. Рога как защитные средства у носорогов развились позже, когда они стали обитать в лесах, где быстрый бег невозможен. Современные носороги, по которым дано название (они были изучены раньше ископаемых), являются потомками уже рогатых форм.
Среди других материалов, добытых на Ула-Усу, следует упомянуть неполные скелеты и более полутора десятка черепов бронтотериев, множество остатков различных млекопитающих, а также черепах и обычно редкие кости птиц.
Маршрут из Ула-Усу на запад, к Эдзин-Голу, принес нам очередные успехи — было открыто два новых местонахождения: одно — Сухайту с бронтотериями, но не такого вида, как в Ула-Усу, а второе — Маорту с игуанодонтами.
Игуанодонты составляют семейство, включающее несколько родов и видов, в том числе и род игуанодон, названный так из-за сходства своих зубов с зубами современной ящерицы — игуаны. До сих пор игуанодонты и в Центральной Азии были известны лишь по немногочисленным остаткам — верхней челюсти и лопатке из Восточной Гоби. Вид отсюда получил название игуанодона восточного. От игуанодонтов Маорту, более поздних, чем европейские, произошли утконосые динозавры, в частности, бактрозавры, найденные на Ирэн-Норе. Поэтому игуанодонтов из Маорту я назвал пробактрозаврами, считая их предками бактрозавров.
Маорту, как и Сухайту, было открыто до некоторой степени случайно: намеченный маршрут из-за непроходимой горной местности пришлось изменить, предприняв большой объезд. Вот тогда мы и наткнулись на костеносные обрывы.
После открытия Маорту мы решили устроить себе премиальную поездку в знаменитый Хара-Хото, находящийся в низовьях реки Эдзин-Гол. П. К. Козлов — известный русский путешественник и соратник Н. М. Пржевальского — назвал его 'Мертвым городом' (хотя дословно Хара-Хото — 'Черный город'), так как жители оставили его шесть веков назад, когда там разыгрались драматические события.
Низовья Эдзин-Гола, ранее впадавшего в бессточное соленое озеро Гашун-Нор, а теперь теряющего свои воды в барханных песках, окружает голая безжизненная пустыня — необъятное плато, покрытое черным щебнем, да такие же черные гряды гор, заметенных песками. Отсутствие людей и суровость местности действуют угнетающе. Еще более тысячи лет назад китайский поэт Чен Цзыон, бывший в немилости у своего императора, находясь в ссылке на Гашун-Норе, писал: 'В этом далеком краю — ни трав, ни дерева, ни цветов; только редкий крик птицы нарушает тишину мертвого мира'.
Однако в пойме Эдзин-Гола довольно много растительности, и прежде всего обращают на себя внимание заросли тамариска, оживляющие пейзаж. Его кусты утопают в сиреневых цветах, насыщающих воздух густым медовым ароматом.
Неожиданно среди тамариска мы 'открыли' небольшую ферму, занимавшуюся бахчеводством. Отсюда до Хара-Хото оставалось километров 40. Обитатели фермы встретили нас очень радушно, но, к сожалению, не сумели дать нам подробного описания пути, поэтому пришлось искать его самим, пользуясь старыми следами арб. Первые 10 километров, продираясь сквозь тамариск, мы преодолели сравнительно легко и быстро. На берегу широкого и сухого русла мы увидели юрту, хозяйка которой подтвердила, что мы едем правильно.
Следующая четверть пути шла также по пойме Эдзин-Гола и его рукавов, но появились песчаные бугры, покрытые тамариском.
