что в настоящее время творится в вашем городе и что беспокоит его превосходительство губернатора. В Кучане, господа, существует подпольная организация, которая ведет всяческую антиправительственную пропаганду, в том числе пускает в ход «Шабнамэ». Многие из арестованных признались, что они хотели отделить Курдистан от Персии. По имеющимся сведениям, в Кучане работает масса агентов Ходоу-сердара. Его превосходительство губернатор обращается к вам, знатным людям Кучана, жить по принципу: «Легче предотвратить пожар, чем потушить его». Поэтому, — продолжает Назем, — кому дорога жизнь и свобода, тот не будет обманут провокаторами и разбойниками!
В мечети на мгновение воцаряется тишина. Назем наливает в стакан из кувшинчика воду, пьет. Заминкой воспользовался широкоплечий купец, спрашивает:
— Когда же будет, господин Назем, положен коней бесчинствам Ходоу-сердара?!
— Послушайте, уважаемый, — отвечает Назем, — вам особенно следовало бы быть активным в борьбе с опасностью. Если разрастется разбой в масштабах Курдистана, вы будете первой жертвой!
— Господни Назем! Согласно какого договора и до каких пор английская армия будет стоять у нас в Кучане? — спрашивает худощавый мужчина в чистеньком модном костюме, и с кольцом на белом пальце.
— Договора, как такового, не существует… Но, по просьбе его величества Шах-ин-шаха, Великобритания, в знак дружбы, не отказалась защищать север Персии от большевистских угроз. Наши друзья будут в Кучане до тех пор, пока мы не обеспечим гарантию безопасности всей страны.
— Господин Назем! — слышен голос офицера жандармерии. — Скажите, пожалуйста, когда нам выдадут жалованье? Четвертый месяц сидим без денег. Может быть разрешите нам воровать, или продавать винтовки? Или же прикажите сдать оружие и отправляться на поиски работы и куска хлеба?
Назем молчит. Видно, не знает— что ответить. Он вытаскивает из кармана портсигар, закуривает,
— Я вас понял, господин аждан! — говорит наконец Назем. — Хотя и не уполномочен отвечать па ваш вопрос, но все же скажу! Жалованье вам задерживает главное управление жандармерии. Это связано опять же с военным положением. Советую вам. как офицеру, быть более выдержанным и уяснить не только себе, но внушить вашим солдатам тоже, что это явление временного характера!
«Господин Назем!» «Господин Назем!» — слышится с разных сторон. У кого что болит, тот о том и говорит,
— Пошли, Гусо, — дергает меня Аббас, — все ясно.
Мы вернулись в казарму на исходе дня. Солнце село и только зарево заката отсвечивалось на окнах. Вновь, как и вчера и позавчера, начинается словесная перепалка. Спорим сразу все восемь обитателей тесной комнатушки. Аббас говорит:
— Неплохо бы поднять весь полк на вооруженное восстание!
— Ты прав! — соглашается Рамо. — Но удастся ли это сделать? Если нет, то мы окажемся в невозместимом проигрыше.
— Я беседовал с ребятами из других эскадронов. Они говорят о том же: «Пока не поздно, надо зажечь факелы, иначе мы на век опозоримся перед своим народом,» сообщает Шохаб.
— Конечно, что творится вокруг нас, это все в нашу пользу! — вступает в разговор Ахмед. — Но плохо то, что мы не взвешиваем и не ценим свою работу! Конечно, любой меня может обвинить в трусости, но я пока что против вооруженного восстания. Над этими словами следует поразмыслить.
Эскадрон спит, а мы думаем — что же делать дальше?
Ночью шел сильный дождь. За окном от ветра трещали сучья и шумела в арыке вода. Я долго не спал, но поднялся утром задолго до подъема. Сходил в конюшню, почистил своего красавца Ыкбала, вернулся в казарму и только потом разбудил друзей.
Занятия в этот день, благодаря сильному дождю, отменили: дождь расквасил, превратил в болото плац для строевых упражнений, на него нельзя было ступить ногой. Пользуясь случаем, мы с Аббасом отправились в странствия по городу. Попутно зашли в первый эскадрон к Мирза-Мамеду. Его не оказалось в казарме. А мне так хотелось с ним поговорить, давно не виделись. Я хотел его пригласить в ресторан «Фердоуси» — лучший в Кучаие. Мирза-Мамед любит поговорить за столиком, в спокойной обстановке. Ну раз нет, что же делать? Мы бродим вдвоем. В ресторан идти раздумали. Лучше полюбоваться природой.
За городскими воротами протекал канал, за ним стояли военные палатки. Возле палаток ходили солдаты, из трубы походной кухни на колесах вился дымок.
— Если судить по форме, то это солдаты из Тегерана, — проговорил Аббас, глядя в сторону лагеря. — Интересно, для чего их пригнали в Кучан?
— Двинут на Ходоу-сердара, — ответил я. — Больше им тут делать нечего. А ну, пойдем к ним, разузнаем!
Мы миновали небольшой мостик, свернули влево к палаткам, откуда доносился смех, выкрики и лязг котелков и ложек. Остановились ка берегу, около палаток. Я оглядел лагерь. Солдат было не меньше батальона. Они толпились у берега, мыли котелки. Наверное, только что позавтракали. Возле кухни под кустом повар усердно рубил дрова, разгибался и бросал поленья в топку. Несколько солдат, расстелив на берегу одеяло, сидели в одних трусах, сушили портянки и подрезали на ногах мозоли. От всего этого походного бивака тянуло скукой и усталостью. Мы попытались заговорить с солдатами, что были поближе к нам, но те отвечали нехотя: «да», «нет» и разговора не получилось. Спустя некоторое время, мимо нас пробежал небольшой солдатик с котелком, увидев на моих плечах офицерские погоны, вытянулся и козырнул. Я остановил его.
— Эй, герой, откуда? — спросил я.
— Оттуда, — махнул рукой солдат. — Из-под Гиляна.
— С разбойниками что ли воевали?
— Зайцами бегали! Страшно там, господа. От полка один батальон кое-как остался.
— Неужели всех остальных побили разбойники?!
— Да там такой народ! Лучше и не показываться туда нашему брату! Без всякого страха и предупреждения нападают ночью. Только приляжешь — тревога! Сколько полегло офицеров да солдат! Говорят, какие-то Гулам-реза и Абдулали хитрее всех действуют. Не только на солдат страх нагоняют. Они усадьбы ханов все пожгли. Тех, кто торгует хлебом с англичанами, тоже убивают, никакой пощады! Дзинь!.. Вам-то здесь рай! — неожиданно злобно процедил сквозь зубы солдат. — Шли бы туда, понюхали бы пороху!
— Но, но! — прикрикнул Аббас. — Ты что — не видишь с кем разговариваешь? А ну убирайся, тушкан!
Солдат не очень испугался, однако повернулся и зашагал прочь.
В это время из городских ворот выехали три богато одетых всадника, степенно миновали мост и направились к развесистому дереву. Мы следили за ними и только сейчас обратили внимание, что под деревом, которое росло неподалеку от палаток, сидят офицеры: человек пять-шесть. Всадники направились к ним. Захваченные любопытством мы подошли к офицерам. Трое на лошадях оказались людьми из знатного дома, причем, одна из них женщина.
— Если я не ошибаюсь, вы приехали из Мешхеда? —
обратилась она к старшему офицеру. — Вы присланы нашим другом Кавам-эс-Салтане?
Звучный и властный голос заставил офицера вскочить на ноги и отдать честь:
— Так точно, ханым! Мы прибыли занять место офицеров, погибших под Гиляном. По личному распоряжению его превосходительства губернатора, ханым!
— Надеюсь, что вы и ваши солдаты на этот раз сумеете расправиться с проклятым разбойником?! — голос ее звучал аристократически, подчеркнуто небрежно. — Мы ждем, когда вы избавите нас от страха и беспокойства за нашу жизнь. Меня зовут Мансура! — вдруг назвалась она. — Я — супруга Фараджолла-хана. Вы, конечно, слышали о нем?
Услышав столь известное в Кучане имя, офицер еще раз приложил руку к фуражке, а его товарищи проворно поднялись на ноги, смущенно оправляя мундиры.
— Сразу видно, вы люди храбрые, — улыбнулась женщина. — Когда же отправляетесь в Гилян?
