— Я не смогу. Он же человек все же!
— Да какой человек, ты что, дура совсем? Он — упырь, мертвяк, и при жизни был гондон! Верка стреляй!
— Не могу! Не могу!
— А, чтоб тебя!
Ирина шагнула назад — мертвяк подошел уже слишком близко и тянул руки — вскинула пистолет, зажмурила глаз, как учили и, прицелившись в темное пятно головы — выстрелила.
Бахнул выстрел, быстро заглохший в сыром воздухе, а мертвяк нелепо рухнул вертикально вниз. Как марионетка с обрезанными ниточками.
Напарница нелепо держа ружье подошла поближе. У нее явно начался мандраж.
— Трусишь? — строго и свысока спросила Ирина.
— Замерзла. Ну и трушу, конечно. Как ты его — раз и все — Вера виновато улыбнулась.
— Ладно. Пошли оставшихся добирать.
Оставшихся Ирка добрала сама — это просто оказалось. Вылезали мертвяки кучей, в одну дверь, мешая друг другу, дальше ползли на четвереньках — не сообразили что ли встать, но Ирка потратила всего четыре патрона на всю троицу.
— Слушай, Ирэн, давай сматываться, а?
— Погоди! В джипе пятеро было, а я четверых успокоила. Пятый там.
— Пятая. Та самая Мэри-Сью.
— Однохренственно! По сторонам смотри, мерзлячка!
Решив рискнуть, Ирка проскочила пространство до джипа. В салоне кто-то возился, но наружу не показывался. Приглядевшись через полуосыпавшееся стекло, Ирина поняла причину — растрепанная окровавленная девка с обгрызанным лицом была пристегнута ремнем безопасности.
Подавив первое желание бабахнуть ей в башку, Ирка взяла себя в руки, осмотрелась, прикинула как стрелять, чтоб не повредить чего в уже и так прострелянном салоне, усыпанном битым стеклом — и, наконец, стрельнула. Мертвячка еще шевелилась и пришлось потратить еще патрон.
Ирка глубоко вздохнула. Справились, все-таки.
— Ладно, тащи сюда железо!
Вера попыталась тащить все стволы, но не потянула, свалила обратно.
— Тяжело очень, Ирэн!
— Погоди, сейчас я подъеду.
Осторожно открыв дверь, смахнула стекла с сиденья, стараясь не порвать перчатку и не пораниться, увидела какую-то тряпку на полу, стряхнула стекла с нее и протерла пропоротое пулями кресло от местами поблескивавшей на нем чужой крови, залезла, выдохнула воздух, и стараясь не смотреть в зеркало на сидящую сзади покойницу, нашла ключи в замке, завела и тихонько тронула с места.
Подъехала к Вере, вместе они выдернули и выкинули из салона Мэри-Сью, сложили на заднее сидение трофеи и покатили аккуратно дальше — к холмику, забрать шмотки и коврики…
Немножко тряслись руки и как-то обессилено колотилось сердце, но такого кайфа Ирка давно не испытывала.
— Ладно, давай все же попытаемся уснуть, а то этот Дункан еще долго будет куралесить…
— Хорошо… Вспомнил вот — в инете кто-то написал — прямо про него:
— Вот завтра и глянем, как оно — алебардой-то…
Дункан еще что-то бунчит, но голова как свинцовая — и словно свет выключили, стоило только прижать ухо к подушке…
Утро 11 дня Беды
Cегодня я точно убью Вовку.
Вот открою глаза — и убью. Взглядом. И он будет помирать медленной и мучительной смертью, а мне его ни капли жаль не будет. Потому что ничего другого мерзавец, заливисто орущий в ухо: 'Рота, подъем!' — не заслуживает.
Василиска из меня не получается, Вовка игнорирует мой тяжелый ненавидящий взгляд и только еще и торопит. Внизу у умывальника непойми откуда толпа, сразу вспоминается американская карикатура, где из такой же солдатской кучи — малы доносится возмущенный вопль: 'Кто это чистит мои зубы?????'
Ситуация понятна — тут еще несколько из ОМОНа — те, которые прибыли с Дунканом, вот они кучу и создали. Дрыхли — то они в Артмузее, сладострастно обложившись протазанами и этими, как их там — совнями и бердышами, а на завтрак и умывание к нам прискакали — видать с умыванием в музее еще сложнее, чем у нас. Ну да, народу там много, а туалеты не резиновые. Правда двери в туалетах старинные — еще Арсенального производства, мощные, бронированные, ну да это вряд ли помогает.
Ильяс и Дункан поторапливают нас — вот-вот прибудет транспорт, надо пошевеливаться. Завтракаем стремительно, обжигаясь кофе и торопливо заглатывая бутерброды с какой-то очень твердой колбасой. Для меня оказалось сюрпризом, что часть наших женщин — в том числе Дарья и Краса убыли в тот самый концлагерь при заводе — посчитали нужным помочь, а там сейчас каждая пара рук желанна. Вот и сразу видно, кофе еще ничего, а бутерброды как топором накромсали.
Суета сопровождается лязгом железа и бряканьем — парни собирают свои доспехи, которые почему- то разбросаны по обоим этажам салона.
— Мда, это совсем не швейцарская караулка! — свысока цедит Дункан.
Сам он уже собрался и сидит как на гвоздях.
— Ну а что у швейцарцев? — спрашиваю его.
— У швейцарцев — образцовый порядок! — отвечает Дункан так, словно этот порядок целиком его заслуга.
Наконец все собрались и полубегом с лязганьем добираемся на причал.
На причале девственно пусто и безлюдно.
Ильяс чешет в затылке, выразительно смотрит на Дункана.
Начинают связываться с командованием.
Мы с Сашей тоже переглядываемся — из обрывков руготни и страдальческих воплей становится ясно, что самое малое час ждать придется. То ли морячки засбоили, то ли наши 'кмамандиры' что-то напутали, но — возвращаемся обратно. Придет корыто — оповестят.
Кофе был хорошо заварен. Моя попытка подремать проваливается — веки как на пружинках, самораскрываются. Из принципа продолжаю валяться. Игнорируя намекающие взгляды Ильяса. Впрочем, он очень быстро отвлекается — к нам заявляется пара монетодворских гномов — тоже хотят поучаствовать 'в деле'. Отпустили их с трудом — оказывается, пришел крупный заказ.
Все немного удивляются — это какой же? Значки печатать или ордена?
— Нет, разумеется — деньги — с достоинством говорит гном постарше.
— Только вы пока об этом не треплитесь — дополняет его напарник.
Наши удивляются еще пуще.
