Действительно, кому сейчас в голову придут деньги! Самое время для военного коммунизма. Или еще больше — феодализма. Хотя… Во времена феодализма деньги-то как раз уже были.
— Вообще-то вся классическая литература описывает все обмены на патроны. И в играх то же самое — при приходе Песца — деньгами становятся патроны — компетентно заявляет Александр.
Гномы свысока смотрят на сказавшего. Саша спокойно переносит уставленные на него четыре глаза.
— Нет, парень. Патроны деньгами быть не могут — компетентно заявляет гном постарше.
— И почему нет?
— Потому что часть публики по привычке обязательно эти патроны перед рынком сварит! — ухмыляясь, говорит Дункан.
— Да, и это тоже — соглашается гном.
— Но дело даже не в этом — продолжает его напарник — доступ публики к патронным залежам ограничен. Патроны — не в земле растут, а на складах лежат. Значит, пока склады не разграблены — у населения патронов на руках быть не может. Так?
— Так.
— Просто так склады грабить никто не даст. И тем боле — никакого равноправия не будет, если грабеж начнется. Патроны — это власть куда как прямая. Особенно если денег нет, а патроны — есть.
— Но у Беркема…
— У Беркема — художественное произведение. Потому на складах либо сядет самый крупный Дом, либо склады будут под Хозяйками. Либо их взорвут к чертовой матери те же Хозяйки, что скорее. Равного доступа — не будет. Опять же — деньги должны занимать маленький объем и весить как можно меньше, все попытки делать деньги здоровенными и тяжеленными — провалились. Уж мы-то знаем — гном подмигивает.
— С чего бы знаете? — уже удивляется Саша.
— Потому что самые весомые деньжищи в Российской Империи делали на нашем Монетном Дворе. Был такой медный рубль, весом в 1600 граммов. Елисавета Петровна когда наградила Ломоносова премией в 2000 рублей — так на двух возах везли.
— Врешь, небось?
— Свою историю знать надо. А у нас на Монетном каких только денег не выпускали. Про тюленьи деньги не слыхали?
— Неа.
— Для Аляски выпускались. Бумажные там не прижились, публика была простовата, да и климат. Потому деньги выпускались на коже. И носили эти кожаные деньги связкой — на веревочке, потому что опять же кошельков не было. Все чин-чином. Еще и сейчас тюленьи деньги есть недурного сохрана, наша фирма — солидная. Так что деньги, конечно, могут быть из чего угодно — хоть из ракушек каури, хоть из пластика, но вот патроны — это вряд ли.
Тут молодой гном хмыкает и показывает, что в курсе компьютерных установок:
— Скорее крышечки от кока — колы деньгами будут. В деньгах ведь есть условность — а патрон в таких условиях слишком уж вещь важная, чтоб вот так его мусолить. Подмоченную купюру просушил — и пользуй. А патрон?
— Эге, и что за деньги собираетесь печатать?
— Золотые рубли и серебряные гривны. Рисунок еще утверждаться будет, но размеры уже известны — с ноготок, как старые копейки. Прикола ради поспорили, какое название давать, но решили эти, а то эфиопские быры или там гвинейские кины — слишком уж экзотично.
— Так вчерашние ящики с конвоем…
— Ага. Именно с металлом.
— Ну а подделок не боитесь? — влезаю в разговор, потому что уж больно морды у гномов самодовольные.
— С фальшивомонетчиками всегда боролись достаточно успешно. Ну, пока правозащитники не расплодились.
— Ага, прям так успешно…
— Да, очень успешно — говорит тот, кто уже просветил нас по поводу медных рублей и кожаной валюты — вот одному мальчику расправа над отцом-фальшивомонетчиком так запомнилась, что он всю жизнь не то, что от денег бегал, а вообще имущества не имел. Знаешь такого?
— Откуда? Сроду не слыхал.
— А вот и заливаешь.
Гном хитро смотрит на меня и торжествующе говорит:
— Диоген его фамилия. Который в греческой бочке жил. Не знаешь такого, говоришь?
— Тот самый Диоген?
— Тот самый. Глянул, как папу в масле варят — и решил, ну их нахрен, деньги.
Вот те раз. Я и не знал такого про школу циников. А всего-то делов — папа основателя на фальшаке попался.
— А говорят, что публичные казни никак не влияют на преступность — лыбится во всю пасть Дункан.
— Ишь, обрадовался, сатрап — ехидничает Вовка.
— Чего это я сатрап? — искренне огорчается верзила.
— А кто ж ты? Джедай? Воин света?
— Не пойти ли тебе, Вовик, в жопу, а? С подначками твоими… — обиженно краснеет омоновец — Менты, конечно не воины света и не паладины и не джедаи. Обычные люди, только вот на нас последнее время всех собак вешали.
— И скажешь — зря?
— Если как следует покопать — то не меньше на водителей можно набрать, на медиков, на дворников. Дело не в том, что менты плохие, дело в принципе. Менты вообще мешают, надо ментов нахрен. Сейчас как? Чем человек больше украл — тем он уважаемее. Тюрьмы забиты всякой шпаной, а крупняк где? А он уважаемый. Все грузинские воры здесь у нас — один раз тронули — какой крик начался, помнишь? У ментов вообще сбой программы в полный рост — им говорят — ворье ловить надо, а с другой стороны — ворье надо уважать, потому как эффективные собственники. Вот и кумекай — то ли уважать, то ли ловить. Шизофрения получается.
— Ну а ты как?
— А я тупой омоновец. С меня взятки гладки. А ты, Вовик, иди в жопу!
— Ладно, хвостами хлестаться — лучше скажите — ка — профиль Змиева на монетах будет?
— С чего это — откровенно улыбается старший из гномов — он же еще не коронован.
— Тык добраться до Эрмитажа, взять корону Российской империи со скипетром — и понеслось.
— Вовик, тебе уже указывали путь — а все символы царской власти — в Москве.
— И что — у нас ничего тут подходящего нет?
— Это как смотреть — есть и в Эрмитаже символы княжеской и царской власти — скифов и греков, например. Есть в Этнографическом музее всякие причандалы того же ранга — только, наверное, нехорошо Змиева короновать убором из орлиных перьев вождя североамериканского племени навахов или папуасскими прибамбасами…
— О, здравствуйте, Павел Александрович, мы вас и не заметили, как вы тихо зашли…
— Здравствуйте! А чего шуметь — вы и сами шумели вполне громко. Ну что, посидим на дорожку, да и двинемся?
— А катер?
— Катер через четверть часа будет. Сообщили уже.
— И все-таки фамилия у Змиева не располагает к начинанию царской родословной. Каких типа будете? Змиевичи мы!
— Ну, неизвестно как имя Рюрика переводится. Может тоже как 'Носящий портки шерстью наружу' или 'Плавающий как железный топор'.
— Доктор, не умничайте, помогите лучше железо тащить, тяжело же!
