чешской национальности. Мы, русские эмигранты, должны были представить доказательство того, что среди наших предков не было евреев. Когда князя Петра Дмитриевича Долгорукова допрашивали об этом, он насмешливо ответил: «Я не знаю: я не могу ручаться за свою бабушку, что она не согрешила».
Когда Гитлер начал войну и завоевал Польшу, С. И. Гессен, бывший профессором в Свободном университете в Варшаве, принужден был найти способ доказывать, что в нем нет еврейской крови. Он был незаконный сын Иосифа Владимировича Гессена, усыновленный им. Он доказывал, что Иосиф Владимирович не был его отцом. К счастью, гестапи- сты не знали книги воспоминаний Иосифа Владимировича, в которой сказано, что Сергей Иосифович его сын. Меня в Праге пригласил к себе профессор Немецкого университета Отто и расспрашивал о происхождении Гессена; я знал, какую он придумал уловку для защиты от гестапистов, и подтвердил его слова.
Философский факультет в Немецком Карловом университете был разгромлен. Профессор Утиц был удален, как еврей. Профессор Краус, тоже еврей, благодаря хлопотам своего секретаря Г. М. Каткова, получил разрешение вместе с секретарем уехать в Англию. Остался только профессор Отто, который занимался не столько философиею, сколько педагогикою. Он был поэтому в затруднении, как оценить диссертацию Сергея Александровича Левицкого о свободе воли, как условии познания истины. Левицкий, мой ученик, был сторонником моей гносеологии и метафизики персонализма. В своей диссертации он доказывал, что познающий субъект, критикуя суждения с целью отличить истину от лжи, должен быть независимым от своей психо–физической организации и обладать свободою воли. Отто пригласил меня, чтобы посоветоваться об этой диссертации, и я вкратце изложил ему сущность ее. Когда в университете происходило торжество вручения докторантам их докторских дипломов, я пошел посмотреть на это зрелище. Три молодых человека стояли посреди зала, — два немца и Левицкий. Один из немцев получил степень доктора за диссертацию «Пуританизм, как источник английского лицемерия». Эта тема диссертации, дающей право на ученую степень, — великолепный образец падения науки в тоталитарном государстве.
В 1940 году 12 марта умерла Мария Николаевна Стоюни- на в возрасте 93 лет. После обеда она, по обыкновению, легла отдохнуть, уснула и во сне отошла в вечность. Похоронена она в Праге на Ольшанском кладбище вблизи православной церкви в нескольких шагах от могилы Ивана Ильича Петрункевича и Анастасии Сергеевны Петрункевич, матери графини С. В. Паниной.
Во время нацистской оккупации я написал книгу «Бог и мировое зло», основы теодицеи. Напечатать ее в Праге я получил возможность благодаря тому, что архимандрит Иоанн (Шаховской), основавший в Берлине издательство «За Церковь», дал мне три тысячи крон. Конечно, рукопись подверглась цензуре, сначала чешской, потом нацистской немецкой. По требованию цензуры мне пришлось внести ряд изменений везде, где читатель мог бы подумать, что я имею в виду режим Гитлера, как зло. Например, после изображения Царства Божия, как абсолютного совершенства, я писал: «Мы знаем, по своему печальному опыту, что, кроме Царства Божия, есть еще и наше царство несовершенных существ». Цензура заставила меня вычеркнуть слова «по своему печальному опыту». Поистине на воре и шапка горит: под словами о нашем печальном опыте я разумел всеобщие несовершенства земного бытия, болезни, смерть и т. п., а нацисты усмотрели в них намек на их режим. Меня заставили также устранить указания на недостатки советского режима, потому что в это время, в первой половине 1941 г., еще было сотрудничество Гитлера и Сталина.
Заказав типографии объявления о своей книге и указав, что ее можно выписывать не только от издательства «За Церковь», но также и прямо от меня, я разослал это объявление по множеству адресов. Продажа книги шла так хорошо, что я мог вернуть издательству три тысячи крон.
В книге моей есть мысли, расходящиеся с традиционными взглядами Православия, например учение о спасении всех, о перевоплощении и т. п. Наш владыка Сергий сказал мне, что диакон уже собирает поленья для костра мне. Однако я знал от знакомых, что он советует читать мою книгу. Мало того, он разрешил продавать ее в соборе у свечного ящика.
В книге «Бог и мировое зло» я использовал свой персонализм для объяснения всех несовершенств не только человека, но и всей даже неорганической природы. Согласно персонализму весь мир состоит из личностей, действительных, как, например, человек, и потенциальных, то есть стоящих ниже человека (животные, растения, молекулы, атомы, электроны и т. п.). Наше царство бытия, полное несовершенств, состоит из личностей, эгоистических, не исполняющих в совершенстве двух основных заповедей Христа — люби Бога больше себя и ближнего, как себя. Все распады, разъединения, все виды обедненной несовершенной жизни я объясняю в этой книге, как следствие греха, то есть эгоистического себялюбия деятелей нашего царства бытия, значит, как нечто сотворенное нами самими. Такое использование персонализма дает возможность объяснять даже и природные катастрофы, извержения вулканов, бури, наводнения, как разгул стихий, состоящих из потенциальных личностей, которые еще не обладают сознанием и творят мощную жизнь для себя, губя жизнь других существ.
Высокомерное превознесение достоинств германской расы сопровождалось у нацистов презрением к русскому народу и русской культуре. Взяв в свои руки Славянскую библиотеку, служившую научным целям, они издали приказ не выдавать из Библиотеки ни одной русской книги, напечатанной после 1900 года. Если же какому?либо ученому нужна русская книга, напечатанная раньше 1900 года, он должен подать прошение о выдаче ее, указав, для какого научного труда она ему нужна; такая просьба в некоторых случаях может быть удовлетворена, но под условием, чтобы ученый читал такую книгу лишь в здании Библиотеки. После этого указа я ни разу не обращался в Славянскую библиотеку.
Гестаписты по какому?то поводу обратили на меня внимание и хотели арестовать меня. За меня заступился игумен Рыльского монастыря в Болгарии. Он пользовался уважением генерала фон Рихтгофена и посредством него достиг того, что меня не тронули. Об этом рассказал мне молодой болгарский монах, студент, приехавший в 1943 г. в Братиславу, чтобы изучить мою философию. [48]
Моя персоналистическая метафизика, объясняющая все виды зла ссылкою на простое старомодное понятие эгоизма и содержащее в себе учение о перевоплощении, вызывает к себе некоторое отталкивание у русских филосфоов в Париже. От. Василий Зеньковский, например, в своей «Истории русской философии» приводит из моей книги «Бог и мировое зло» цитату о том, что деятель, который начал с жизни электрона, потом, пройдя через ряд перевоплощений, может развиться настолько, что станет человеком. Далее он говорит: «Совершенно не понимаю, зачем Лосскому понадобилась вся эта фантастика» (П т., стр. 205). От. Василий, как и все философы XIX и XX века, не знает, что таково именно мнение Лейбница, необходимое в метафизике персонализма. Лейбниц однажды пил в обществе кофе и сказал, что в проглоченном кофе, может быть, есть несколько монад, которые со временем станут людьми.{49}
Отсюда понятно, что печатание моих книг в Париже давалось мне нелегко. В YMCA?PRESS была напечатана «Свобода воли» в 1927 г., а следующая за нею книга «Ценность и бытие. Бог и Царство Божие, как основа ценностей» печаталась в 1931 г. в YMCA на мои средства, как издание автора. «Типы мировоззрений» напечатало издательство «Современные Записки». Книга «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция» была напечатана в 1938 г. в Шанхае издательством YMCA в соединении с дальневосточным «Словом» на средства, собранные по подписке (три тысячи франков). Организатором Комитета для подписки был Николай Васильевич Тесленко.
После смерти священника Штротманна в Прагу был прислан католик восточного обряда, словак от. Иван Келльнер. Это был очень привлекательный человек, любивший Россию и русскую культуру. Иван Иванович Лапшин и я были с ним в живом дружеском общении. Летом 1940 г., когда мы жили в Збраславе, он приехал к нам и, беседуя о философских вопросах, спросил у меня о гносеологии Канта и трансцендентально– логическом идеализме. Я прочитал ему лекцию о психологизме и логицизме в теории знания. От. Келльнер понял, что от меня можно получить сведения, которых нельзя вычитать из книг. Вскоре он уехал в Словакию, так как нацисты, старавшиеся не допускать сближения различных славянских народностей друг с другом, настояли на удалении его из Чехии. В Братиславе от. Келльнер стал расхваливать меня, как философа. Профессор философии Братиславского университета чех был уже в 1939 г. арестован нацистами и отправлен в концентрационный лагерь. Там этот сильный, здоровый человек года через два умер. Таким образом кафедра философии была не занята и лекции по философии были поручены профессору психологии, который тяготился ими. Отец Келльнер стал советовать пригласить меня на кафедру философии. Этим предложением заинтересовался профессор философии права Раец. Он был знаком с
