4
Девичья фамилия матери моего отца Аделаиды Антоновны была, с обоими przydomkami (не ручаюсь за их орфографическую точность), Przynajto z Przytqk Przyt^cka. Имена представителей этого рода встречаются в мире краковской магистратуры в XVII веке.
Очень ясно помню ее благообразный старческий облик: невысокую фигуру, в просторном платье или шушуне, довольно строгое, хотя и кроткое лицо, обрамленное вдовьей черной наколкой, медленные и чинные движения. Во всем укладе ее жизни оставалось что?то добро–качественно–провинциальное, напоминавшее наверное обычаи мелкопоместных польских усадеб на белорусской земле. В сочельник «кутья и узвар» (блюда петербуржцам неизвестные) подавались на скатерть, постеленную на рассеянном по столу сене в память вифлеемских яслей. Летом, во время гроз, которые нагоняли на бабушку мистический ужас, творилась непрестанная молитва перед затепленной свечой — «громницей». Широкий образ жизни нашей семьи, с которой «бабушка Лосская» (в отличие от Стоюниной) проводила иногда каникулы (последние разы от 1915 до 1918 года) вызывал в ней несколько боязливое удивление. Очень надеюсь, что мы, дети, не очень огорчали ее своею бестактностью, недостаточно сдерживая усмешки на полонизмы, которыми была полна ее речь: «что ты там маэстришь?», «хо–ди–ж сюда», «прогоните–ж курей», позднее — «верно–ж повлюблялся» и т. д. Когда наша семья покидала Россию в 1922 году, она дала отцу гравюрку с изображением Остробрамской (или Ченстоховской) Богоматери, которую он всегда носил в своем бумажнике. Умерла она в конце зимы 1925 года.
5
Тетушку отца Юлию Антоновну Оскерко видел я только в Семенове, когда был четырехлетним ребенком. Помню только ее очки с затемненными стеклами и что отец позднее говорил нам о ее тонком чувстве юмора и больших знаниях по части польской генеалогии. По ее указаниям отец составил в молодости что?то вроде нашей родословной, но затерял ее вскоре после.
7
Детство, проведенное в непосредственной близости к деревне и увлечение в молодые годы естественными науками наложили на всю жизнь моего отца благотворную печать. Действительно, на летних каникулах деревенский житель (в какой?то умеренной степени) пробуждался в нем, и он нам много помогал своим примером и рассказами присматриваться и прислушиваться к растительному и животному миру. Искать в лесу можжевельник, чтобы его подбрасывать в костер, было у нас, как и в его детстве, первой заботой во время пикников.
9
К Витебску, как и к другим местам, связанным с воспоминанием детства и юности, отец хранил нежные чувства. Когда при нем судили так и сяк о живописи Марка Шагала (который там родился в 1887 году, как раз когда отец был исключен из губернской гимназии), он всегда говорил, что находит во многих картинах этого художника частицы дорогого, ушедшего на задний план его помяти, мира. Когда мне случалось произносить имя Jacob, семьи эбенистов особенно прославившейся в наполеоновское время, ему всегда вспоминалась вывеска мастера тонких столярных изделий на витебской улице, на которой стояло: Жекопныя работы.
12
Основателей философского кружка, который собирался сначала в доме Метальниковых, а потом у моей бабушки Стоюниной, прозвали в шутку семью мудрецами. В память их приездов в Артек жена С. И. Метальникова, Ольга Владимировна, написала масляной краской их имена на семи больших камнях, стоявших в парке их виллы, на приморском утесе. Несколько лет спустя, когда один из мУДРецов оказался недостаточно идеальным супругом, Ольга Владимировна, будучи страстной ревнительницей добрых нравов и прав женщины, столкнула в гневе ногою его камень в море; вскоре после, камень с именем другого, тоже не безупречного в этом отношении члена кружка, «отвалился сам».
Из семи мудрецов больше всего сблизились с нашей семьей С. А. Алексеев и С. И, Метальников, ставшие позднее крестными отцами меня и сестры Маруси.
Метальниковы жили в Царском Селе и мы нередко ездили к ним в воскресные дни, иногда с Алексеевыми, гулять вместе по дворцовым паркам или на масленицу кататься на вейках. Попав довольно рано в эмиграцию, Сергей Иванович получил лабораторию в парижском Пастеровском Институте и как только мы очутились в свою очередь за границей, связь между нашими семьями восстановилась настолько, что свои студенческие годы в Париже я провел живя у них. После войны, на исходе которой. С И. потерял рассудок, мой отец, проводя в Париже зиму 1945—1946 года, не раз навещал его, дома и в клинике душевнобольных, незадолго до его смерти.
О С. А. Алексееве см. N. Lossky, History of Russian Philosophy, New?York 1951, p. 380 sq.
13
Плоский серебряный футлярчик для карандаша с надписью «до свидания», подаренный ему моей матерью в память заграничной командировки 1901 года, отец носил при себе еще, помнится, в Праге и перестал пользоваться им только из?за прекращения фабрикации карандашей соответствующего формата.
14
В описание тирольской велосипедной экскурсии явно вкрались ошибки топографического характера: чтобы на первом этапе добраться на велосипеде до St. Johann im Pong а и, отец должен был покинуть поезд, идущий из Вены, где?нибудь на зальцбургской земле. Landeck находится на западе от Иннсбрука, там где долина Инна становится ущельем, прежде чем перейти в швейцарский Engadin, по которому отец, по всей видимости, и поднялся до Давоса.
15
Гражданская свадьба моих родителей совершена была в мэрии Женевы, где чиновники переделали нашу фамилию в L о s 1 i, на швейцарский лад. Родителям было указано, что их дети, если их рождение
