— За то, что вы любите его.
— Любила.
— Ну, хорошо, за то, что любили его.
— Но вам что до этого?
— Я отвечу вам вашей же фразой: как вы не понимаете, я люблю вас.
— Вы? Меня?
Она остановилась и как-то странно-пристально оглядела его.
— А вы даже этого не заметили, — с горечью сказал он, — вы отдали свое сердце этой ходячей развалине, когда в этой груди бьется сердце, принадлежащее вам одной.
— Сигизмунд… Нарцисович… — сделала она паузу между этими двумя словами.
— И вы избрали меня поверенным вашего романа! Это безжалостно!
Он закрыл лицо руками.
— Но я не знала. Простите, — лепетала она, силясь отнять его руки от лица.
— Или вы будете моею, забудете этого наглумившегося над вашим чувством человека, или же я сегодня размозжу себе голову Я мог выносить это безответное мучительное чувство, когда я думал, что ваше сердце еще не знает любви, а теперь… Теперь я не могу.
Он глухо зарыдал.
— Но я не люблю его. Я его ненавижу, — шептала Капочка. — Перестаньте. Ведь я не знала, что вы меня любите. Я не смела даже думать об этом. Перестаньте.
Он продолжал рыдать.
— Мне все равно, — вдруг, видимо, с неимоверным усилием выкрикнула она. — Я ваша.
— Моя, ты моя… — отнял он руки от лица и заключил ее в свои объятия,
Она не заметила, что на его глазах не было и следа слез, да и не могла заметить этого. Она была почти в обмороке. Мгновенно задуманная комедия была сыграна.
Для Капочки это было началом драмы.
VIII. Предложение сделано
Капочка пала. Неожиданно, быстро, почти бессознательно отдалась она Сигизмунду Нарцисовичу, о любви которого к ней она до объяснения в турецком павильоне даже не подозревала.
Окруженный ореолом «героя», человека, перед которым преклонялся сам князь Иван Андреевич, Кржижановский представлялся Капитолине Андреевне каким-то высшим существом, предметом поклонения, к которому нельзя было даже питать другого чувства. И вдруг этот человек говорит ей, что любит ее, что не переживет отказа во взаимности, что окончит жизнь самоубийством, если она не забудет князя Владимира.
Капочка, как во сне припоминала это объяснение в павильоне. Она вспомнила также, какою неизведанной ею доселе злобой наполнилось ее сердце при упоминании имени князя Бараева, с какою ненавистью представила она себе фигуру его, целующегося с княжной Варварой. Ей вдруг пришло на мысль, что если она теперь поцелует Сигизмунда Нарцисовича, то этим отомстит ненавистному ей князю Владимиру, а главное, заглушит ноющую боль оскорбленного самолюбия. Под влиянием этой мысли она и произнесла решившее ее судьбу слово:
— Мне все равно. Я ваша.
«Ваша». Капочка едва сознавала всю страшную суть этого страшного в данном случае слова.
Она поняла его тогда, когда уже было поздно. Пан Кржижановский все еще продолжал покрывать поцелуями ее губы, щеки и шею.
— Оставьте, оставьте, — слабо простонала она.
Он поцеловал ее последний раз долгим поцелуем.
— Милая, дорогая, моя, моя навсегда… ведь моя?
— Твоя, — отвечала она, и что же было еще ответить ей.
— Как люблю тебя и буду любить всю жизнь!
Он проводил ее под руку до самого дома, ввел в широкий коридор, где находилась ее комната, и удалился, только убедившись, что она вошла к себе.
В Баратове Капитолина Андреевна имела отдельную комнатку. Это была уютная, светлая келейка, как прозвала комнату Капочки княжна Варвара, убранная со вкусом и комфортом. Мягкая мебель, пышная кровать, ковер и туалет составляли ее убранство. Шкап для платья был вделан в стену.
В этой-то комнатке и застаем мы Капочку на другой день после рокового для нее вечера, переживающую воспоминания о недавно минувшем. Завеса спала с ее глаз. Она поняла вдруг все, о чем еще вчера едва ли имела даже смутное представление.
Она поняла, прежде всего то, что Сигизмунд Нарцисович для нее близкий, родной. Он любит ее… а тот… тот ее не любит, еще ужаснее — он любит другую. Она должна забыть его, она должна любить Сигизмунда. Он, конечно, на ней женится. Он не сказал этого ей вчера. Но это все равно. Он просто забыл сказать, но он женится. Он чрезвычайнейший человек. Герой… Так говорит о нем князь Иван Андреевич.
Все это отрывочными мыслями бродило в голове Капитолины Андреевны.
«Это нехорошо, что я сделала, — продолжала она думать. — Но я не виновата… я ничего не понимала и не начинала. А он? Он тоже не виноват. Он так любил… и давно, а я не замечала. Совсем как князь Владимир не замечал меня».
Князь Баратов против воли вспоминался Капочке. Она гнала самую мысль о нем, а эта мысль тем настойчивее лезла ей в голову.
«Я люблю его, Сигизмунда, моего Сигизмунда, — старалась она себя уверить. — Я люблю его больше князя».
После первого свидания последовали другие. Сначала все это было дико Капитолине Андреевне, потом она свыклась.
Сигизмунд Нарцисович, надо отдать ему справедливость, умел приласкать любимую женщину. Упоение этими ласками заставляло молодую девушку забывать и свое двусмысленное положение, а главное, «его», хотя последнее удавалось ей только временно.
Часто даже во время свидания Капочка невольно начинала разговор о князе. Ей нравилось, что Сигизмунд Нарцисович разделял ее ненависть к этому человеку. Она думала, что это происходит от ревности к прошлому, это не только ее удовлетворяло, но даже льстило ее самолюбию.
— Когда же свадьба? — спросила молодая девушка с деланной улыбкой в одно из таких свиданий.
— Никогда, — мрачно сказал Кржижановский, бывший в этот день в каком-то особенно возбужденном состоянии духа.
— Как? Никогда! — воскликнула Капочка.
В ее сердце шевельнулось минутное чувство надежды. Но разве теперь не все равно ей — будет или не будет свадьба, тотчас подсказал ей внутренний разочаровывающий голос. Ведь теперь она не принадлежит себе. Она — его.
Капитолина Андреевна почти со злобой взглянула на Сигизмунда Нарцисовича. Это было, впрочем, одно мгновение.
— Так, никогда. Он умрет раньше свадьбы.
— Как — умрет?..
— Так, он еле дышит, весь больной, расслабленный.
— Разве?
— Что разве, ужели ты этого не видала и не видишь или, быть может, ты до сих пор влюблена в него?
Он сказал это таким резким тоном, что Капочка испуганно вскинула на него свои глаза.
— Я шучу, шучу. Моя хорошенькая девушка, — привлек он ее к себе.
